"Борис Дедюхин. Слава на двоих " - читать интересную книгу автора

А начкон как раз в кабинете сидел, не поверил он Николаю и спросил:
- А знаешь ли ты, шпингалет, что лошадь с одного конца кусается, а с
другого лягается?
Николай обиделся, ответил с вызовом:
- Нет, не знаю, меня еще ни одна не лягала, не кусала.
- Значит, везунчик ты. А то, что лошадь не только сбросить с себя
седока может, но и могилу ему вырыть - до того ей гнусен человек, сидящий на
ней верхом, тебе известно?
- Это да, это точно. Сам сто раз шмякался,без ума и памяти валялся.
- Хм-м, ровно-таки сто раз? - сомневался еще начкон. - Ну, ладно,
неуков у нас нет, но есть ручная лошадь Хинган, сын Гранита. Злющий жеребец,
дурноезжий. Сядешь на него?
- Запросто!
- Ишь ты! И пупок не развяжется?..
- Пупок у меня будь здоров какой! - повеселел Николай, а в
доказательство заголил живот.
Начкон шлепнул его по голому пузу, повелза собой наконюшенный двор.
Хинган, и правда, свирепым и отбойным оказался - то укусить, то лягнуть
норовил, а когда Николай вскочил на него - будто кипятком его ошпарили.
Начал бесноваться, вскидываться с дыбков на передние ноги. Николай стремя
одно потерял, но был очень ловок в верховой езде и без стремени сумел
усидеть, укротил жеребца. Прогнал его вокруг конюшни уторопленной метью и
лихо осадил перед Саламовым и начконом. У тех улыбочки с лиц сразу стерлись:
переглянулись - ну и ну! - и тут же зачислили его в конмальчики.
Понятно поэтому, что попытки Анилина избавиться от Насибова выглядели
просто наивными. Нет, конечно, он мощно и неутомимо взбрыкивал и козлил -
подпрыгивал, отталкиваясь от земли сразу четырьмя ногами: так и казалось со
стороны, что всадник вместе с седлом в небо улетит. И коронный номер
показал - взвился на дыбы: мол, сейчас как грохнусь на спину - мокрое место
от тебя останется! А когда понял, что не выбить ему человека из седла -
скакнул и пошел в бешенном аллюре... О, какой это был галоп!
И начал Анилин ходить под верхом каждодневно. Это сделалось для него
жизненной непременностью, как для человека непременен в жизни труд. Кстати,
в "Распорядке дня" так и записано: "Работа лошадей". На языке конников
называется это тренингом. С пяти до одиннадцати часов - шаг, рысь, снова
шаг, опять рысь, затем небольшие репризы кентера - тихого галопа и
размашки - галопа свободного: так Анилин "одевался в мускулы".
Иные лошади на проездке будто дремлют, скачут так, словно постылую
обязанность исполняют, но Анилин, как только выезжал в степь на горку,
покрытую полынью и ковылем, и делал галопы, сразу входил в азарт, работал
весело и сноровисто. Видно было, что ему нравится любой аллюр, и он время от
времени оглядывался на жокея, словно бы вопрошая: а может, я что неправильно
делаю, так я исправлюсь с милым моим удовольствием! Мускулы, которые до
этого без толку перекатывались под кожей, теперь, напрягаясь, разогревали
тело, сердце колотилось сильно, мутилась голова от скорости, простора, от
сознания своей силы и от радостных предчувствий.
Очень довольным возвращался из степи Насибов, все чаще у него стало
сладко сжиматься сердце: а может, все-таки это та самая лошадь, которая
выпадает жокею раз в жизни, да и то не каждому?
С каждым днем Николай открывал у Анилина все новые и новые достоинства.