"Ион Деген. Статьи и рассказы" - читать интересную книгу автора

Сейчас, когда немного утих испуг, я понял, что мой наблюдательный пункт
имеет существенный недостаток: я виден со стороны второго корпуса и с улицы.
Короткая перебежка - и вот я уже лежу за низеньким каменным забором,
отгораживающим школьный двор от сада.
Через пять лет и один месяц я буду впервые лежать в засаде, тревожно
сжимая карабин. Четыре гранаты РГД будут готовы рвануться из моих рук, как
только на дороге появятся немецкие мотоциклисты. А потом будет бесчисленное
количество засад. В окопчиках. В танках. Выжидательные и исходные позиции.
Страх и нетерпение. Дикая жажда мести. Потом будет вся война - от
начала и почти до конца. Но никогда потом я не испытаю такого гнетущего
страха, такого невыносимого нетерпения, как в эти утренние часы в росе, за
каменным заборчиком, в двадцати шагах от директорской двери.
А кроме страха и нетерпения, было еще два чувства - голод, сосущий,
высасывающий, подлый, и холод, тем более нетерпимый, что совсем рядом, за
забором июньское солнце уже начало вылизывать остатки луж, а здесь, в густой
тени деревьев, в росе колючей, как ледяная газированная вода, зубы стучали,
и стук этот мог услышать директор.
Не знаю, сколько времени я так пролежал. Не было у меня в ту пору
часов. Первые часы появятся у меня тоже через пять лет и один месяц. Я их
сниму с убитого эсэсовца. И определять время по Солнцу я научусь уже тогда,
когда часы не будут для меня проблемой.
Вся школа знала привычки Крокодила. Он был нудным, крикливым и очень
точным. Ровно в шесть утра он выходил из своей двери и направлялся в
дворовую уборную, перегороженную на два больших и один маленький отсек - для
мальчиков, для девочек и для учителей. И еще знали, что Крокодил всегда
первым выходит из своей двери. Так почему же он не идет в эту самую уборную
для учителей? А может быть сегодня он не выйдет первым? А может быть, его
нет дома? А может быть, уже было шесть часов? Нет, шести часов еще не было.
Это точно. Так почему же он не выходит? А на столе краюха хлеба и кружка
молока. Можно и без молока. Если долго жевать хлеб, он становится сладким. А
без хлеба молоко сейчас, наверно, очень холодное. Можно и холодное. Сливы
еще очень маленькие и даже не кислые, а горькие. Но и до этих слив не
дотянуться, если лежишь за низеньким забором, втиснувшись в траву. Почему же
он не выходит?
Так долго я ждал этого момента, что даже не заметил, как отворилась
директорская дверь. А заметил я уже какую-то лавину, низвергшуюся на шесть
каменных ступеней. Даже не заметил, а услышал. Услышал душераздирающий крик
Крокодила и еще испуганные голоса из квартиры. Быстро ползком вдоль забора я
пробрался ко второму корпусу, а оттуда - на улицу и бегом без передыха до
самого дома.
Всю дорогу меня преследовал крик директора. И к радости отмщения
примешивалось что-то непонятное, мешающее. В ту пору я еще не знал, что это
непонятное называется состраданием, что во мне уже установлена невидимая
шкала, отмеривающая наказание соответственно преступлению. Душераздирающий
крик директора был признаком того, что наказание, кажется, превысило меру
его преступления, и стрелка, о которой в ту пору я еще не догадывался,
колебалась, болезненно задевая что-то в моем голодном и испуганном нутре.
Прежде всего, я отнес в чулан отвертку и шило. Только после этого
проглотил вчерашний ужин и лег в постель. Хотя мою душу скребли какие-то
сомнения, уснул я мгновенно.