"Алла Демидова. Бегущая строка памяти " - читать интересную книгу автора

фотография.
А другой образ - он возник после многочисленных воспоминаний, после
теоретических статей о нем, после тех его стихов, которых я не знала раньше.
Этот Высоцкий принадлежит всем, и я напрасно обижаюсь на незнакомых людей,
которые открыли его для себя недавно, полюбили и подходят к нам, знавшим
его, отчитывать за какие-то, как им кажется, неблаговидные поступки. Первая
реакция - возмущение: какое они имеют право?! А вторая - имеют, ибо любовь
эгоистична и всегда присваивает себе объект любви.
Так о чем вспоминать? О том, как Володя пришел в наш только что
организованный Театр на Таганке, а перед этим посмотрел дипломный спектакль
"Добрый человек из Сезуана" и решил (по его словам) во что бы то ни стало
поступить именно в этот театр? Пришел никому не известный молодой актер,
сыгравший до этого лишь несколько небольших ролей. Или рассказать о его
сияющих глазах, когда он однажды появился в театре в новой вязаной
коричневой куртке, передние полочки которой были из искусственного меха? Или
о том, как постепенно вырисовывалась внешняя пластика невысокого
широкоплечего человека в узких, всегда очень аккуратных брюках, в
ярко-красной шелковой рубашке с короткими рукавами, которая так ладно
обтягивала его намечающиеся бицепсы. Как постепенно исчезала одутловатость
еще не оформившегося лица и оно приобретало характерные черты - с волевым
упрямым подбородком, чуть выдвинутым вперед...
Я не помню, кому пришла в голову мысль, сделать костюмом Гамлета джинсы
и свитер. Думаю, это произошло потому, что в то время мы все так одевались.
А Володя за время двухлетних репетиций "Гамлета" окончательно закрепил за
собой право носить джинсы и свитер. Только цвет костюма в спектакле был
черный - черные вельветовые джинсы, черный свитер ручной вязки. Открытая
могучая шея, которая с годами становилась все шире, рельефнее и походила уже
на какой-то инструмент, на орган с жилами-трубами, особенно когда Высоцкий
пел. Его и похоронили в новых черных джинсах и новом черном свитере, которые
Марина Влади привезла из Парижа. Над гробом свисал занавес из "Гамлета", и
черный свитер воспринимался тоже гамлетовским.
К костюму у него было какое-то особое отношение - и в жизни, и на
сцене. Ему, например, не шли пиджаки. И он их не носил, - кроме первого,
"твидового". Правда, один раз на каком-то нашем очередном празднестве после
спектакля, когда все мы уже сидели в верхнем буфете за столами, вдруг явился
Высоцкий в роскошном пиджаке - синем блейзере с золотыми пуговицами. Все
застонали от неожиданности и восторга. Он его надел, чтобы поразить нас. И
поразил. Но больше я его в этом блейзере никогда не видела. Тем удивительнее
было для меня его решение играть Лопахина в белом пиджачном костюме, который
ему не шел, но подчеркивал какую-то обособленность Лопахина от всех
остальных персонажей спектакля и очень помогал ему в роли.
А его неожиданные порывистые движения... Как-то в первые годы
"Таганки", на гастролях в Ленинграде, мы с ним сидели рядом в пустом зале во
время репетиции. Он что-то прошептал мне на ухо, достаточно фривольное, я
резко ответила. Он вскочил и, как бегун на дистанции с препятствиями,
зашагал прямо через ряды кресел, чтобы утихомирить ярость. Я ни разу от него
не слышала ни одного резкого слова, хотя очень часто видела побелевшие от
гнева глаза и напрягшиеся скулы.
У меня сохранилась фотография: как-то на репетиции "Гамлета" Любимов
мне сказал что-то очень обидное, я молча отвернулась и пошла к двери, чтобы