"Алла Демидова. Бегущая строка памяти " - читать интересную книгу автора

никогда не возвращаться в театр. Володя схватил меня за руку и стал что-то
упрямо говорить Любимову. На фотографии запечатлено это непоколебимое
упрямство: несмотря ни на что, этот человек сделает так, как он хочет.
Вот эта его самодостаточность меня всегда поражала. Мне казалось, что
иногда он мог сделать все, что хотел. Вообще я думаю, что он ждал
счастливого дня, когда сразу делал все дела, которые до того стопорились.
Этот счастливый день он угадывал заранее особым звериным чутьем. Я помню,
как-то после репетиции он отвозил меня домой, сказал, что ему нужно по
дороге заехать в Колпачный переулок в ОВИР за заграничным паспортом. Был
летний день. Я ждала его в машине. Пустынный переулок. И вдруг я вижу: по
этому горбатому переулку сверху вниз идет Володя, такой ладный, сияющий.
Садится в машину и говорит: "Сегодня у меня счастливый день, мне все
удается, проси все, что хочешь, все могу..."
Однажды после душного летнего спектакля "Гамлет" мы, несколько человек,
поехали купаться в Серебряный Бор. У нас не было с собой ни купальных
костюмов, ни полотенец, мы вытирались Володиной рубашкой. А поодаль, в
удобных пляжных креслах, за круглым столом, накрытым клетчатой красной
скатертью, в купальных халатах сидели французы, пили вино из красивых
бокалов. Было уже темно, но они даже не забыли свечку, и эта свечка на столе
горела. Мы посмеялись: вот мы у себя дома, и все у нас так наспех, "вдруг",
а они - в гостях, и все у них так складно, по-домашнему, основательно. Через
несколько лет за границей мы с Володей были в одной актерско-писательской
компании и все вместе поехали к кому-то в загородный дом. Когда подъехали к
дому, выяснилось, что хозяин забыл ключ. Но не ехать же обратно! Мы
расположились на берегу реки, купались, так же вытирались чьей-то рубашкой.
А рядом благополучная буржуазная семья комфортно расположилась на пикник. Мы
с Володей обсудили интернациональное качество творческой интеллигенции
полную бесхозяйственность - и вспомнили Серебряный Бор.
На гастролях у него в номере всегда было очень аккуратно. Володя любил
заваривать чай, и у него стояли бесконечные баночки с разными сортами чая. А
когда появилась возможность покупать экзотические вина, он любил красивую
батарею из бутылок и не позволял никому дотрагиваться до нее. Все дразнили
его за скупость, но он был тверд, а потом, в какой-нибудь неожиданный вечер,
все разом выпивалось - неизвестно кем, почему, вдруг...
...Упрекают нас, работавших с ним вместе, что не уберегли, что
заставляли играть спектакли в тяжелом предынфарктном состоянии.
Оправдываться трудно, но я иногда думаю: способен ли кто-нибудь руками
удержать взлетающий самолет, даже если знаешь, что после взлета он может
погибнуть. Высоцкий жил, самосжигаясь. Его несло. Я не знаю, какая это сила,
как она называется: судьба, предопределение, миссия? И он - убеждена! - знал
о своем конце, знал, что сердце когда-нибудь не выдержит этой нечеловеческой
па-грузки и бешеного ритма. Но остановиться не мог...
От него всегда веяло силой и здоровьем. На одном концерте как-то он
объявил название песни: "Мои похороны", - и в зале раздался смех. После
этого он запел: "Сон мне снился..."
На гастролях в Югославии мы посмотрели фильм Бергмана "Вечер шутов".
Там есть сцена, где актер очень натурально играет смерть. После фильма мы
шли пешком в гостиницу, обмениваясь впечатлениями, и я заметила, что актеру
опасно играть в такие игры - это трясина, которая засасывает... Высоцкий со
мной не согласился. А через какое-то время я прочитала в его стихотворении