"Алла Демидова. Бегущая строка памяти " - читать интересную книгу автора

"Памяти Шукшина":

Смерть тех из нас всех прежде ловит,
Кто понарошку умирал...

Конечно, он жил "по-над пропастью", как он сам пел. Конечно, мы это
видели. Конечно, предчувствие близкого конца обжигало сердце.
После окончания гастролей в Польше в начале июня 1980 года мы сидели на
прощальном банкете за огромным длинным столом. Напротив меня сидели Володя и
Даниэль Ольбрыхский с женой. Володя, как всегда, быстро съедал все, что у
него было на тарелке, а потом ненасытно и жадно рассказывал. Тогда он
рассказывал о том, что они хотят сделать фильм про трех беглецов из
немецкого концлагеря. Эти трое - русский, которого должен был играть Володя,
поляк Ольбрыхский и француз (по-моему, Володя говорил, что договорился с
Депардье). И что им всем нравится сценарий и идея, но они не могут найти
режиссера. Все режиссеры, которым они предлагали этот сценарий, почему-то
отказывались, ссылаясь на несовершенство драматургии. Вдруг посередине этого
разговора Володя посмотрел на часы, вскочил и, ни с кем не прощаясь,
помчался к двери. Он опаздывал на самолет в Париж. За ним вскочил удивленный
Ольбрыхский и, извиняясь за него и за себя, скороговоркой мне: "Я сегодня
играю роль шофера Высоцкого, простите..." В это время преседательствующий
Ломницкий, заметив уже в дверях убегающего Высоцкого, крикнул на весь зал:
"Нас покидает Высоцкий, поприветствуем его!" И вдруг совершенно интуитивно
от "нас покидает" меня охватила дрожь, открылась какая-то бездна, и, чтобы
снять это напряжение, я прибавила в тон ему: "Нас покидает Ольбрыхский,
поприветствуем его..."
В августе 1980 года в Доме творчества "Репине" мы с друзьями сидели, и
каждый рассказывал, в какой момент он услышал весть о смерти Володи. Мне
врезался в память рассказ Ильи Авербаха: "Мы жили в это время на Валдае.
Однажды вечером я вяло пролистывал сценарий, который мне перед отъездом
сунул Высоцкий, читал этот сценарий и раздражался, что сытые, обеспеченные
люди предлагают мне снять картину о гибнущих от голода... Я читал и ругал их
захламленные красной мебелью квартиры (хотя сам живу в такой), их
"Мерседесы", их бесконечные поездки через границу туда и обратно. И во время
моего сердитого монолога я услышал по зарубежному радио сообщение о смерти
Высоцкого. После шока, после всех разговоров об ожидаемой неожиданности
этого конца я уже перед сном опять взял сценарий и стал его заново
перечитывать. Мне там нравилось все. И я подумал, какой мог бы быть
прекрасный фильм с этими уникальными актерами и как Высоцкий был бы идеально
точен в этой роли..."
Подобный "перевертыш" в сознании и оценке я наблюдала очень часто и у
себя, и у других.
Может показаться, что мы и оценили его только после смерти, но это не
так. Масштаб его личности и ее уникальность ощущал каждый в нашем театре,
пусть по-своему. Но мы начинали вровень и жили вровень. И у нас никогда не
было иерархии.
Когда сейчас читаешь переписку Карамзиных или Вяземских 1837 года,
поражаешься, как они могли злословить по адресу своего друга, - ведь это
Пушкин! Как могли отказать в долге - Пушкин просил у Вяземского и у Нащокина
денег взаймы, чтобы уехать от кошмара петербургской жизни в Михайловское, и