"Алла Демидова. Тени зазеркалья" - читать интересную книгу авторасшили платье. И получилось платье немного театральное, немного актерское -
не то халат, не то вечернее (вечернее не праздничное, а вечернее, потому что вечер) - широкие рукава, бордовый шарф, складки на спине. И походка самоуверенной премьерши получилась от этого платья. Те же муки с костюмом были в "Шестом июля". Сохранилась кинохроника со Спиридоновой. Она была дочерью генерала. Всегда ходила в корсете, в большой шляпе - с какими-то перьями, с большими-большими полями. Красиво. Я согласилась. Спиридонова по хронике - брюнетка с широкими черными бровями. Мне надели черный парик, красивую шляпу, корсет - портретно похоже. Но я подумала, что такой костюм меня уведет в те классические роли женщин, совершенно не связанных с политикой. И тогда я попросила сшить костюм не на студии, а в современном ателье. Потому что мне нужно было, чтобы это был костюм с современными линиями, из современного материала, но силуэт костюма из того времени. Размер - на два номера больше, чем я ношу. Мне казалось, что складки, опущенные плечи платья - подсознательно вызовут у зрителя чувство обреченности героини. Или, например, "Тартюф"... Спектакль забавно был для того времени оформлен. Рисованные в больших рамах персонажи спектакля. Аникст и Бархин принесли прекрасные эскизы костюмов. Но у меня, Эльмиры, во II акте - сцена раздевания, а ведь платье не снимешь! Поэтому я придумала плащ, который можно снять. Придумала верхнюю деталь - такое фигаро с пышными рукавами, которое тоже можно легко снять. И я оставалась в вечернем платье на время - целых две детали сняты, и все на глазах у публики. Я уже давно не играю этот спектакль, но никогда не забуду, как зрительный зал взрывался аплодисментами и стонал от хохота именно на этой сцене раздевания. - Вы играли Шекспира, Мольера, Толстого, Чехова... Есть ли общеев у этих авторов для вас - актрисы? - Вы коснулись очень для меня интересного и, увы, обширного вопроса. Чтобы не говорить о разных временах, давайте поговорим о Толстом и Чехове. Я сыграла Лизу в "Живом трупе" и Пашеньку в "Отце Сергии", Аркадину в "Чайке", Раневскую в "Вишневом саде", Машу в "Трех сестрах". У Толстого чувство выражено словом, у Чехова словом чувство прикрывается. У Толстого слова ясные, конкретные. За ними глубина, но глубина прямая. Мелодия суховатая, иногда тяжко-скорбная. У Чехова слова легкие, беспечные, вроде бы несерьезные: люди болтают о пустяках, шутят, смеются, показывают фокусы, бранятся, сплетничают, как будто ничего не случилось. Словами загораживаются от жизни, а подтексты как глубокие лабиринты. Толстой - учитель, пророк, врач, дающий рецепты. Чехов - поэт, художник, врач, ставящий диагноз. Толстой - глубоко верующий человек, поступки почти всех его героев определены верой. Чехов - атеист. У Толстого с высоты "отвлеченной морали" чувствуется неприятие слабостей грешных людей. |
|
|