"Алла Демидова. Тени зазеркалья" - читать интересную книгу автора

сшили платье. И получилось платье немного театральное, немного актерское -
не то халат, не то вечернее (вечернее не праздничное, а вечернее, потому что
вечер) - широкие рукава, бордовый шарф, складки на спине. И походка
самоуверенной премьерши получилась от этого платья.

Те же муки с костюмом были в "Шестом июля".

Сохранилась кинохроника со Спиридоновой. Она была дочерью генерала.
Всегда ходила в корсете, в большой шляпе - с какими-то перьями, с
большими-большими полями. Красиво. Я согласилась. Спиридонова по хронике -
брюнетка с широкими черными бровями. Мне надели черный парик, красивую
шляпу, корсет - портретно похоже. Но я подумала, что такой костюм меня
уведет в те классические роли женщин, совершенно не связанных с политикой. И
тогда я попросила сшить костюм не на студии, а в современном ателье. Потому
что мне нужно было, чтобы это был костюм с современными линиями, из
современного материала, но силуэт костюма из того времени. Размер - на два
номера больше, чем я ношу. Мне казалось, что складки, опущенные плечи
платья - подсознательно вызовут у зрителя чувство обреченности героини.

Или, например, "Тартюф"... Спектакль забавно был для того времени
оформлен. Рисованные в больших рамах персонажи спектакля. Аникст и Бархин
принесли прекрасные эскизы костюмов. Но у меня, Эльмиры, во II акте - сцена
раздевания, а ведь платье не снимешь! Поэтому я придумала плащ, который
можно снять. Придумала верхнюю деталь - такое фигаро с пышными рукавами,
которое тоже можно легко снять. И я оставалась в вечернем платье на
бретельках, в котором не стыдно показаться перед зрителями. И в то же
время - целых две детали сняты, и все на глазах у публики. Я уже давно не
играю этот спектакль, но никогда не забуду, как зрительный зал взрывался
аплодисментами и стонал от хохота именно на этой сцене раздевания.

- Вы играли Шекспира, Мольера, Толстого, Чехова... Есть ли общеев у
этих авторов для вас - актрисы?

- Вы коснулись очень для меня интересного и, увы, обширного вопроса.
Чтобы не говорить о разных временах, давайте поговорим о Толстом и Чехове. Я
сыграла Лизу в "Живом трупе" и Пашеньку в "Отце Сергии", Аркадину в "Чайке",
Раневскую в "Вишневом саде", Машу в "Трех сестрах".

У Толстого чувство выражено словом, у Чехова словом чувство
прикрывается. У Толстого слова ясные, конкретные. За ними глубина, но
глубина прямая. Мелодия суховатая, иногда тяжко-скорбная. У Чехова слова
легкие, беспечные, вроде бы несерьезные: люди болтают о пустяках, шутят,
смеются, показывают фокусы, бранятся, сплетничают, как будто ничего не
случилось. Словами загораживаются от жизни, а подтексты как глубокие
лабиринты.

Толстой - учитель, пророк, врач, дающий рецепты. Чехов - поэт,
художник, врач, ставящий диагноз. Толстой - глубоко верующий человек,
поступки почти всех его героев определены верой. Чехов - атеист. У Толстого
с высоты "отвлеченной морали" чувствуется неприятие слабостей грешных людей.