"Антон Иванович Деникин. Очерки русской смуты (том 4) " - читать интересную книгу автора

перестала грешить в этом отношении, заинтересованная постановкой пленных в
строй. Казаки же долго не могли отрешиться от этого жестокого приема,
отталкивавшего от нас многих, желавших перейти на нашу сторону. Помню, какое
тяжелое впечатление произвело на меня поле под Армавиром в холодный
октябрьский день после урупских боев, все усеянное белыми фигурами (раздели
до белья) пленных, взятых 1-й конной и 1-й Кубанской дивизиями...
В ноябре я отдал приказ, обращенный к офицерству, оставшемуся на службе
у большевиков, осуждая их непротивление и заканчивая угрозой: "...Всех, кто
не оставит безотлагательно ряды Красной армии, ждет проклятие народное и
полевой суд Русской армии - суровый и беспощадный". Приказ был широко
распространен по Советской России нами, и еще шире - Советской властью,
послужив темой для агитации против Добровольческой армии. Он произвел
гнетущее впечатление на тех, кто, служа в рядах красных, был душою с нами.
Отражая настроение добровольчества, приказ не считался с тем, что
самопожертвование, героизм есть удел лишь отдельных личностей, а не массы.
Что мы идем не мстителями, а освободителями... Приказ был только угрозой для
понуждения офицеров оставить ряды Красной армии и не соответствовал
фактическому положению вещей: той же болотовской комиссии было указано мною
не вменять в вину службу в войсках Советской России, "если данное лицо не
имело возможности вступить в противобольшевистские армии или если направляло
свою деятельность во вред Советской власти"{75}. Такой же осторожности в
обвинении, такой же гуманности и забвения требовали все приказы
добровольческим войскам, распоряжения, беседы с ними.
В отношении генералов, дела которых доходили до главнокомандующего,
цифровые данные дают следующую картину: за период с сентября 1918 года по
март 20-го суду было предано около 25 лиц. Суд присудил одного к смертной
казни, четырех к аресту на гауптвахте и 10 оправдал. О трех-четырех справки
не имею. По моей конфирмации смертной казни, каторжным работам и
арестантским отделениям не был подвергнут никто из них. Наказание заменялось
арестом на гауптвахте и в важных случаях разжалованием в рядовые, причем к
декабрю 1919 года все разжалованные были восстановлены в чинах.
Судьба младшего офицерства разрешалась в инстанциях низших; я приведу
здесь результат маленькой анкеты, рисующей и психологию, и практику
разрешения этого вопроса самими войсками.
"Не будучи долго поддержаны другими, первые добровольцы вместе с
тяжкими испытаниями, выпавшими на их долю, впитывали в себя презрение и
ненависть ко всем тем, кто не шел рука об руку с ними.
В Кубанских походах поэтому, как явление постоянное, имели место
расстрелы офицеров, служивших ранее в Красной армии...
С развитием наступления к центру России изменились условия борьбы:
обширность театра, рост наших сил, ослабление сопротивления противника,
ослабление его жестокости в отношении добровольцев, необходимость пополнять
редеющие офицерские ряды изменили и отношение - расстрелы становятся редкими
и распространяются лишь на офицеров-коммунистов.
Поступление в полки офицеров, ранее служивших в Красной армии, никакими
особенными формальностями не сопровождалось. Офицеры, переходившие фронт,
большею частью отправлялись в высшие штабы для дачи показаний. Таких
офицеров было не так много. Главное пополнение шло в больших городах. Часть
офицеров являлась добровольно и сразу, а часть после объявленного призыва
офицеров. Большинство и тех и других имели документы о том, что они в