"Станислав Десятсков. Смерть Петра Первого (Интриги, заговоры, измены) " - читать интересную книгу автора

ладони. - Екатерина выпила еще рюмку анисовой, хихикнула: - Надо же, столько
лет того шведа не вспоминала, а тут... - Выпила третью рюмку и показала язык
вслед уходящему герцогу. - Хотя ты и кавалер-щеголь, но мой-то нынешний
талант во всем поизрядней будет!" - Вздохнула, зажмурилась: и тотчас
представился во весь рост знатный красавец, камергер Виллим Монс, его
сладкие губы. Как он целовал эту грудь! Но только грудь и ничего боле,
потому как она императрица и боле нельзя. И тут же задумалась - а отчего же
нельзя? Ведь за окном бабье лето, самый что ни на есть ее праздник. Как это
у русских говорят: в сорок пять баба ягодка опять!
Екатерина оглядела покрытый осенним золотом Летний сад. "Вся природа
ликует, а я разве не часть оной? - И явилась дерзкая мысль: - Хозяина-то
черти ныне на Олонецкие заводы гонят. А я не поеду, сошлюсь на женскую
хворь. И останусь в Санкт-Петербурге себе во всем вольна. Ведь я ныне
коронованная императрица!"
Коронация Екатерины свершилась в Москве еще по весне, но она всякий раз
поражалась своему новому состоянию. "Императрица!" - это слово переливалось
ее излюбленными голубыми алмазными подвесками. И это слово решило все.
"Разве я себе не вольна?!" - билась дерзкая мысль. "Вольна, во всем вольна,
ведь ты ныне императрица!" - ответствовал ей какой-то тайный бес. И она тому
бесу поверила
Когда камер-лакей распахнул перед ней увенчанные амурами светлые двери,
солнечный луч упал к ее ногам, и по тому лучу золоченым кузнечиком
подскакал, он, душонок, дорогие сладкие губы. Согнулся в изысканном
реверансе, чмокнул в ручку, заглянул бесстыже, прямо в глаза. Виллим,
конечно, все понял, усмехнулся уголком губ, громко объявил, что все бумаги
по делам вотчинной канцелярии подготовил и может сделать доклад по ним ее
величеству в любое угодное время.
- Пройди в мой кабинет и жди! - властно приказала Екатерина и грозно
оглядела защебетавших фрейлин.
"Девки так и зыркают, не дай бог, учуют нечто, тотчас передадут
хозяину. С ними надо ухо ой как востро держать! - подумала Екатерина. - Иные
ведь о том лишь и мечтают, как бы занять мое место. В астраханском походе, к
примеру, Машка Кантемир сама под пьяного хозяина легла и даже понесла от
него. А еще природная княгиня! Да бог миловал, случился выкидыш, Кантемиршу
прогнала от двора. Не то, говорят, уже и корону царскую примеряла!" - В
темных глазах императрицы наливался такой гнев, что фрейлины тотчас замолкли
и потупили очи. Одна гордячка Головкина дерзко выдержала ее взор и, похоже,
даже усмехнулась нехорошо. "Ну погоди, барышня! Отплачу я тебе, даст бог, за
все свои страхи!" - зло подумала Екатерина, но в сию минуту отвлек ее
веселый толстячок, этаким колобком подкативший к руке. То был любимый шут,
Ивашка Балакирев. Екатерина благоволила к нему на особицу, поскольку
приведен он был ко двору Виллимом Мон-сом, у которого выполнял самые тонкие
и тайные поручения.
- Зачем, матушка, гневишься? С утра сердце горячить - к вечеру
устанет! Аль сон какой видела, так скажи, я тебе любой сон отгадаю! -
тоненьким дискантом проверещал Балакирев, и круглое лицо его расползлось в
такую Дурацкую улыбку, что стало похоже на широкий масляный блин.
- А сон и впрямь был чуден! - горловым искусственным голосом пропела
Екатерина. - Будто гуляю я с фрейлинскими девками по летнему огороду, и
налетел вдруг вихорь и у Катьки Головкиной платье сзади на голову задрал, а