"Дэвид Дойч. Структура реальности [P]" - читать интересную книгу автора

это, Церковь не заняла в этом споре никакой позиции. Инквизиции было
безразлично, где, как казалось, находятся планеты; их заботила только
реальность. Их заботило, где действительно находятся планеты, и они хотели
понять планеты через объяснения, как это делал Галилео. Инструменталисты и
позитивисты сказали бы, что, поскольку Церковь была готова принять
наблюдательные предсказания Галилео, дальнейший спор между ними был
нецелесообразен, и что его слова и все-таки она вертится" были абсолютно
бессмысленны. Но Галилео, да и Инквизиция, знали больше. Отрицая надежность
научного знания, инквизиторы подразумевали именно объяснительную часть этого
знания.
Их мировоззрение было ошибочным, но оно не было нелогичным. Следует
признать, что они считали откровение и традиционный авторитет источниками
надежного знания. Но у них была и независимая причина критиковать надежность
знания, полученного методами Галилео. Они могли просто обратить всеобщее
внимание на то, что никакое количество наблюдений или споров не способно
доказать, что одно объяснение физического явления истинно, а другое ложно.
Как они выразились бы, Бог мог осуществить те же самые наблюдения бесконечно
большим количеством разных способов, а потому заявлять о своем знании того
метода, который Он выбрал, основываясь только на своих собственных ошибочных
наблюдениях и причинах -- это чистой воды тщеславие и самоуверенность.
В некоторой степени они спорили за скромность, за признание
подверженности человека ошибкам. И, если уж Галилео заявлял, что
гелиоцентрическая теория была каким-то образом доказана или близка к тому,
чтобы быть доказанной, в некотором индуктивном смысле, то их спор не был
бесцельным. Если Галилео считал, что его методы могут обеспечить любой
теории авторитет, сравнимый с тем, которого Церковь требовала для своих
доктрин, они имели право критиковать его за самоуверенность (или, как они
говорили, за богохульство), хотя, безусловно, по этим меркам сами они были
самоуверенны даже в большей степени.
Так как же мы можем защитить Галилео от Инквизиции? Какой должна была
быть защита Галилео перед обвинением в том, что он слишком много берет на
себя, заявляя, что научные теории содержат надежное знание реальности?
Попперианская защита науки как процесса решения задач и поиска объяснений
сама по себе недостаточна. Дело в том, что сама Церковь была прежде всего
заинтересована в объяснениях, а не в предсказаниях и не препятствовала тому,
чтобы Галилео решал задачи с помощью любой выбранной им теории. Она попросту
не соглашалась с тем, что решения Галилео (которые она называла простыми
"математическими гипотезами") имели хоть какое-то отношение к внешней
реальности. Как-никак решение задач -- процесс, полностью происходящий в
человеческом разуме. Возможно, Галилео видел весь мир как книгу, в которой
законы природы написаны математическими символами. Однако это всего лишь
метафора, поскольку там нет объяснений нахождения планет на орбите. Мы сами
создали тот факт, что все задачи и решения находятся в нас. Решая научные
задачи, через обсуждение мы приходим к тем теориям, объяснения которых
кажутся нам наилучшими. То есть, ни в коей мере не отрицая, что решать
задачи необходимо и полезно, Инквизиция и современные скептики вправе
спросить нас, как связано решение научных задач с реальностью. Мы можем
счесть наши "лучшие объяснения" психологически удовлетворительными. Мы можем
посчитать их полезными для предсказания. Мы, безусловно, находим их жизненно
важными в любой области технического творчества. Все это оправдывает наш