"Макс Даутендей. В голубом свете Пенанга (Журнал "Порог")" - читать интересную книгу автора

Пока Холонгку был в гавани, его шестнадцатилетняя жена сидела одна на
площадке лестницы перед их домом, под навесом, увитым ползучими
растениями. Белые камни лестницы светились голубоватым светом, и белки
глаз Мармие - так звали девушку - тоже отливали голубизной. Каждый день
после полудня она выносила на затененную лестницу маленький столик и
часами трудилась там, раскрашивая дюжины открыток, пока муж не возвращался
домой.
Как-то раз Мармие сидела на своем обычном месте, и окна мастерской у
нее за спиной искрились в садовой зелени, как стекла аквариума. Головка ее
прилежно и усердно склонялась над работой, а черные, гладко причесанные
волосы отражали голубоватый блеск. На эти лаково-черные волосы частенько
заглядывался с другой стороны улицы богатый китаец Лин Сун.
Лин Сун держал напротив дома фотографа открытую мастерскую, где
множество полунагих китайцев искусно плели из белого тростника по
английским образцам большие вычурные кресла и диваны. Сам хозяин
мастерской сидел после полудня на улице в большом кресле-качалке. Одет он
был неизменно в одни только черные перкалевые штаны и дремал, подставив
солнцу желтый лоснящийся шар своего живота, а голову накрыв сухим
пальмовым листом. Его заплывшие жиром голые руки свисали по обе стороны
кресла-качалки с толстого короткого тела. Черные штаны блестели на солнце,
как вязкий расплавленный асфальт, а желтый шар тела был покрыт мельчайшими
бисеринками пота и переливался, будто жирный вздутый паштет.
Когда Лин Сун не спал, он раскачивался взад-вперед, и его длинная коса
свисала за спинкой кресла до самой булыжной мостовой и двигалась, точно
маятник. Вокруг него, согнутые над плетеньем, как муравьи, трудились его
люди: часть на открытой галерее, часть - прямо на пустой широкой улице.
Лин Сун мог часами раскачиваться так в кресле и поглядывать на жену
фотографа. Тогда он мечтал о Китае, о своем родном городе и оттуда позже
хотел взять себе жену, черноволосую, как Мармие. В этом состоянии
полубодрствования распаленное воображение рисовало ему с присущим сну не
знающим вины бесстыдством многочисленные любовные сцены с хорошенькой
женой фотографа. Но, проснувшись, он думал трезво и здраво лишь о своей
плетельной мастерской и усердно собирал в городе причитающиеся ему деньги.
Малайский фотограф тоже был кое-что должен китайцу, но Лин Сун не
слишком его торопил - отчасти, потому что был соседом Холонгку, отчасти,
потому что его жена безвозмездно дарила ему приятные сновидения.
И вот Мармие сидела как-то после полудня, ни о чем не подозревая, на
своей лестнице перед столом и раскрашивала голубой краской открытки с
видами Пенанга. Она и думать не думала о китайце, ожидая возвращения мужа,
которого очень любила.
Днем в Пенанге воздух тяжелый и душно, как перед грозой, а все предметы
на земле излучают слабый свет, заряженные голубым электричеством. Часами
склоняясь над увеличительным стеклом, Мармие рисовала до полного
изнеможения. Утомившись, она пошла в дом, взяла домашний халат мужа,
положила себе на колени и хотела пришить к нему оторвавшуюся пуговицу.
В саду стояла влажная жара, и гладкие листья веерных пальм отбрасывали
яркие световые блики, как большие зажигательные линзы. У Мармие
закружилась голова и, вдев нитку в иголку, она на мгновение прикрыла
глаза.
Но это мгновение, длившееся не более нескольких секунд, перешло в