"Чарльз Диккенс. Рецепты доктора Мериголда" - читать интересную книгу автора

наш дом! Раньше в нем всюду чувствовалось присутствие мамы, даже если она
была в самой дальней комнате; теперь Сусанна и Присцилла донашивают ее
одежду - когда они проходят мимо и около меня мелькают мягкие складки
серо-голубого платья, я вздрагиваю и поднимаю глаза, словно надеясь увидеть
лицо мамы. Они намного старше меня: когда я родилась, Присцилле было уже
десять лет, а Сусанна на три года старше Присциллы. Они всегда очень
серьезны и благочестивы, и даже в Германии знают, как ревностны они в вере.
К тому времени, когда я буду такой же старой, я, наверное, стану похожа на
них.
Неужели мой отец был когда-то беззаботным маленьким мальчиком? У него
такой вид, словно он прожил уже много столетий. Вчера вечером я боялась
внимательно рассматривать его лицо, но сегодня я заметила, что под
морщинами, которые оставила забота, в нем таится очень ласковое и светлое
выражение. В его душе скрыты безмятежные глубины, которые не может
потревожить никакая буря. Это несомненно. Он хороший человек, я знаю, хотя о
его добродетели в школе не рассказывали - там говорили только о Сусанне и
Присцилле. Когда извозчик остановился около наших дверей, отец выбежал на
улицу без шляпы и, схватив меня в объятья, внес в дом, словно я еще совсем
маленькая, и я забыла о печальном расставанье с моими подругами, и добрыми
сестрами, и с нашим пастором - так радостно было мне вернуться к нему. С
божьей помощью - а в этом господь мне, наверное, поможет, - я буду моему
отцу опорой и утешением.
С тех пор, как умерла мама, дом стал совсем другим. У комнат очень
угрюмый вид, потому что стены покрылись пятнами сырости и плесени, а ковры
совсем истерлись. Наверное, мои сестры пренебрегают домашним хозяйством.
Присцилла, правда, помолвлена с одним из братьев, который живет в Вудбери, в
десяти милях отсюда. Вчера она мне рассказывала, какой у него красивый дом,
обставленный куда более роскошно, чем это обычно принято у членов нашего
братства: ведь мы не ищем мирского блеска. А еще она показала мне белье из
тонкого полотна, которое шьет для себя, и всякие платья, шелковые и
шерстяные. Когда она разложила их на убогих стульях нашей скромной комнаты,
я невольно подумала, что они, наверное, стоят очень дорого, и спросила,
хорошо ли идут дела нашего отца. Тут Присцилла покраснела, а Сусанна глубоко
вздохнула, и это было достаточным ответом.
Сегодня утром я распаковала свои вещи и вручила моим сестрам письмо от
нашей церкви. В нем сообщалось, что брат Шмидт, миссионер в Вест-Индии,
просит, чтобы ему по жребию была избрана достойная супруга, которая
присоединилась бы к нему там. Некоторые незамужние сестры нашей колонии дали
свое согласие, и из уважения к Сусанне и Присцилле их тоже извещают о
просьбе брата Шмидта, на случай, если они захотят сделать то же. Конечно,
Присциллы это не касалось, потому что она уже невеста, но Сусанна весь день
была погружена в глубокую задумчивость, а сейчас она сидит напротив меня,
такая бледная и серьезная, и ее каштановые волосы, в которых я вижу
несколько серебряных нитей, аккуратно заплетены в косы и уложены над ушами.
Но пока она пишет, по ее худым щекам разливается легкий румянец, словно она
беседует с братом Шмидтом, которого никогда не видела и чьего голоса никогда
не слышала. Она написала свое имя (я могу прочесть его - "Сусанна Филдинг")
четким округлым почерком; оно будет вместе с другими опущено в шкатулку, и
та, чей жребий выпадет, станет супругой брата Шмидта.