"Чарльз Диккенс. Рецепты доктора Мериголда" - читать интересную книгу автора

на одну красавицу во всей стране. Правда, я ее и так не обменял, и жили мы
вместе до самой ее смерти - а всего тринадцать лет. Так вот, благородные
дамы и господа, открою я вам одну тайну, хоть вы все равно не поверите.
Тринадцать лет норова во дворце доведут до белого каления худшего из вас, но
тринадцать лет норова в фургоне доведут до белого каления даже лучшего из
вас. Ведь в фургоне никуда от этого норова не денешься. Тысячи супружеских
пар в больших особняках живут душа в душу, а в фургоне они отправились бы
прямехонько в бракоразводный суд. Может, тут тряска повинна - не берусь
решать; но только в фургоне все это как-то особенно заметно. Скандал в
фургоне - всем скандалам скандал, а свара в фургоне - всем сварам свара.
А до чего приятно могли бы мы жить! Просторный фургон - все громоздкие
товары висят снаружи, а кровать в дороге прицепляется снизу, - чугунный
котел, чайник, печка для холодной погоды, труба для дыма, полка для
кастрюль, буфет, собака и лошадь. Ну, чего еще можно пожелать? Съедешь
где-нибудь с дороги на травку, стреножишь старого конягу и пустишь его
пастись, разведешь костер на золе, оставшейся от других путников,
состряпаешь жаркое - и сам французский император тебе не брат. Ну, а как
заведется в фургоне норов, да польется брань, да полетят в вас самые
увесистые товары - каково вам тогда будет? Ну-ка, скажите - каково?
Мой пес не хуже меня чувствовал, когда на нее находило. Не успеет она
еще рта раскрыть, он тут же взвизгнет и пустится наутек. Как он догадывался,
ума не приложу, но только даже среди самого крепкого сна он без ошибки
просыпался, взвизгивал и пускался наутек. И до чего я жалел, что не могу
поменяться с ним местами!
А хуже всего то, что у нас родилась дочка, а я без памяти люблю детей.
Чуть она начинала беситься, как принималась избивать девочку. Когда той
исполнилось четыре годика, до того это стало страшно, что я, бывало, иду с
кнутом на плече рядом со старым конягой, а сам-то слезами заливаюсь и рыдаю
сильней даже крошки Софи. Ведь помешать-то этому я не могу! Как помешаешь,
когда дело касается такого норова - в фургоне ведь драки не избежать. Таковы
уж размеры и форма фургона - без драки не обойтись. А тогда моя бедняжечка
пугалась пуще прежнего, да и доставалось ей еще больше, а потом ее мать
бросалась с жалобами к первому встречному, и по всей округе говорили, что
"негодяй коробейник бьет свою жену".
А крошка Софи была такой терпеливой! Она очень любила своего беднягу
отца, хотя он и не мог ей ничем помочь. Волосы у нее были густые и черные и
вились от природы. Одного я не понимаю - почему я не сошел с ума, когда
смотрел, бывало, как она бежит перед фургоном, увертываясь от своей матери,
а мать хватает ее за кудри, валит на землю и начинает колотить.
Я сказал, что она была терпеливой. И сколько ей приходилось терпеть!
- В следующий раз ты не обращай внимания, папочка, - шептала она мне, а
ее личико еще пылало, и в ясных глазках блестели слезы. - Если я не кричу,
значит, мне не очень больно. А даже если и закричу, то просто чтобы мать
меня скорее отпустила.
Сколько эта девчушка терпела... ради меня... и не кричала.
Но в остальном мать очень о ней заботилась. Платьица ее всегда были
чистенькими и аккуратными, и мать без устали стирала их и чинила. Вот какая
несуразица бывает в жизни! Ездили мы в дождливую погоду по болотистому краю:
потому-то, думается мне, и захворала Софи лихорадкой; но отчего бы это ни
случилось, едва она заболела, как навсегда отвернулась от матери и ни за что