"Чарльз Диккенс. Рецепты доктора Мериголда" - читать интересную книгу автора

фунтов вам жалко потратить три шиллинга три пенса, скряги вы этакие! Ну, так
послушайте, что я вам скажу: я до того презираю трехпенсовики, что уж лучше
возьму чистых три шиллинга. Значит, по рукам. За три шиллинга, три шиллинга,
три шиллинга! Продано. Ну-ка, передайте товар счастливчику.
Только и трех-то шиллингов никто не предлагал, ну, и стали они
переглядываться и пересмеиваться, а я погладил Софи по щечке и спросил, не
дурно ли ей, не кружится ли у нее головка.
- Чуть-чуть, папочка. Скоро совсем пройдет.
Потом я отвернулся от милых терпеливых глазок, которые теперь были
открыты, но ничего не видели, кроме моей плошки с горящим салом да
ухмыляющихся рож, и опять затараторила
- Где ваш мясник? (Сквозь навернувшиеся слезы я как раз заметил, что к
толпе подошел толстый молодой мясник.) Она говорит, что счастье выпало
мяснику. Где же он?
Тут покрасневшего мясника вытолкнули в первый ряд, и поднялся такой
хохот, что ему только и оставалось сунуть руку в карман и расплатиться за
покупку. Когда вот так выкликаешь покупателя, он почти всегда берет товар -
в четырех случаях из шести. Потом я продал еще такую же книжку с теми же
приложениями на полшиллинга дешевле, что всегда очень потешает зрителей. Тут
дошла очередь до очков. Товар это не ходкий, но я вздел их на нос и сказал,
что вижу, как канцлер собирается снизить налоги, и чем занимается дома
дружок вон той девушки в шали, и какие блюда подают на обед епископам - ну,
и еще много всякой всячины, которая веселит честной народ. А чем они
веселее, тем больше дают. Потом пошел в ход дамский товар - фарфоровый
чайник, чайница, стеклянная сахарница, полдюжины ложечек и подставка для
яйца. И все это время я то и дело ссылался на свою гадалку, чтобы посмотреть
на свою бедную девочку да чтобы шепнуть ей словечко. Но когда все глазели на
второй дамский набор, Софи вдруг приподняла головку с моего плеча и стала
всматриваться в темный проулок.
- Что тебя тревожит, радость моя?
- Ничего, папочка, ничего. Только там и правда видно красивое кладбище?
- Да, родная.
- Папочка, милый, поцелуй меня два раза и положи меня отдохнуть на
кладбищенскую траву. Она такая мягкая и зеленая.
Головка ее опять упала ко мне на плечо, а я, шатаясь, отступил внутрь
фургона и сказал ее матери:
- Быстрее! Закрой дверь, чтобы эти зеваки ничего не видели!
Она закричала:
- Что случилось?!
- Женщина! - говорю я ей. - Больше ты не будешь таскать мою крошку Софи
за волосы, она навсегда вырвалась из твоих рук!
Может, слишком это были жестокие слова, но только с тех пор стала моя
жена все чаще задумываться: то сидит в фургоне, то идет рядом с ним,
скрестив руки и уставившись в землю - и так много часов подряд. Когда на нее
находило - правда, теперь это случалось совсем редко, - вела она себя совсем
по другому и так билась головой о стенки, что мне приходилось держать ее
силой. И к бутылке она стала порой прикладываться, а это ей тоже на пользу
не шло, и в те года, шагая рядом с моим старым конягой, я подчас
задумывался, много ли найдется на дорогах таких унылых фургонов, как наш,
хоть я и слыл королем коробейников. Так и тянулась наша тоскливая жизнь,