"Чарльз Диккенс. Рассказы и очерки (1850-1859)" - читать интересную книгу автора

- тут бы вы, уж верно вам скажу, приметили бы на ней уйму всяких шишек и
клубков, которых нипочем бы не углядели, когда бы рассматривали меня всего,
как есть, а не только мою шею. А что, не так?
- Возможно, - сказал я и внимательно посмотрел на него.
- Ведь оно само собой понятно, - продолжал натурщик. - Поработайте
потом еще неделю над моими ногами, то же самое будет и с ними. Они в конце
концов станут у вас такими корявыми и узловатыми, точно это не ноги, а два
старых-престарых ствола. Потом возьмите и прилепите мою шею и мои ноги к
туловищу другого человека, и получится у вас сущее чудовище. Так вот и
показывают публике эти сущие чудовища в каждый первый понедельник мая
месяца, когда открывается выставка Королевской академии.
- Да вы критик, - заметил я с уважением.
- Это потому, что я в прескверном расположении духа, - ответил натурщик
тоном крайнего негодования. - Кажется, уж чего тут было хорошего - позировал
им человек за шиллинг в час, торчал среди всей этой красивой старой мебели
так, что публика уж, верно, знает в ней сейчас каждый гвоздочек... или
напяливал на себя старые просаленные шляпы и плащи и бил им в бубны в
Неаполитанской гавани - на заднем плане намалеван по трафарету Везувий, с
дымом над ним, а на среднем - небывалые виноградники, одни сплошные
гроздья... или самым невежливым образом брыкался в толпе девиц безо всякой
надобности, только чтобы показать свои ноги, - уж чего тут было хорошего?
Так нет, изволь теперь убраться вон, получай отставку!
- Не может быть! Как это так? - сказал я.
- А вот так! - закричал в негодовании натурщик. - Но я им отращу!
Мрачный, угрожающий тон, каким произнес он последние свои слова,
врезался навсегда в мою память. У меня захолонуло сердце.
Я спросил сам себя, что он надумал отрастить, этот отчаянный человек.
Но не нашел в своем сердце ответа.
Я стал умолять его, чтобы он сказал яснее. С презрительным смехом он
бросил темное пророчество:
- Я ее отращу. И запомните мои слова: она вас будет преследовать, как
призрак.
Мы расстались в грозу, и на прощание я дрожащей рукой втиснул ему в
ладонь полкроны. Я решил, что с судном происходило нечто сверхъестественное,
когда оно уносило вниз по реке его дымящуюся фигуру; но в газетах не было о
том ни слова.
Прошло два года, я два года неизменно занимался своей профессией; и,
конечно, нисколько не выдвинулся. По истечении этих двух лет я однажды ночью
возвращался домой, в Тэмпл, в точно такую же бурю, под громом и молниями,
как в тот раз, когда гроза застигла меня на палубе парохода, - только что
теперь гроза, разразившись над городом в полночь, казалась еще страшнее - в
темноте и в этот поздний час.
Когда я завернул к себе во двор, мне подумалось, что гром сейчас ударит
мне прямо под ноги и все разворотит. Казалось, каждый кирпич, каждый камень
во дворе на свой особый голос отзывается на гром. Водосточные трубы
переполнились, и дождь хлестал потоками прямо с крыш, как с горных вершин.
Я не раз просил миссис Паркинс, мою служанку, жену привратника
Паркинса, который незадолго до того умер от водянки, - ставить свечу из моей
спальни и коробок со спичками под фонарем на лестничной площадке у дверей в
мою квартиру, чтобы я мог зажечь там свою свечу, как бы поздно ни пришел