"Чарльз Диккенс. Крошка Доррит. Книга 1" - читать интересную книгу автора

оказался как бы в низине. В этой же низине стоял черный, похожий на
катафалк, диван, и на нем, прислонясь к большому твердому черному валику,
точному подобию плахи, на которой в доброе старое время совершались
публичные казни, сидела его мать в траурной вдовьей одежде.
Сколько он себя помнил, между отцом и матерью всегда шли нелады. Самое
мирное времяпровождение его раннего детства состояло в том, что он молча
сидел в комнате, где царила напряженная тишина, и со страхом переводил
взгляд с одного отвернувшегося в сторону лица на другое. Мать коснулась его
лба ледяным поцелуем и протянула четыре негнущихся пальца в шерстяной
митенке. Когда с этим нежным приветствием было покончено, Артур уселся
против нее за маленький столик, стоявший перед диваном. В камине горел
огонь, как горел днем и ночью уже пятнадцать лет. На огне стоял чайник, как
стоял днем и ночью уже пятнадцать лет. Поверх угля высился маленький холмик
мокрой золы, и другой такой же холмик виднелся внизу, под решеткой, как
бывало днем и ночью уже пятнадцать лет. В комнате, лишенной доступа свежего
воздуха, пахло разогревшейся черной краской, как пахло от вдовьего крепа уже
пятнадцать месяцев и от катафалкоподобного дивана уже пятнадцать лет.
- Я привык вас видеть более живой и деятельной, матушка.
- Мир для меня замкнулся в этих четырех стенах, Артур, - ответила она,
обводя глазами комнату. - Хорошо, что его суета и тщеславие никогда не были
близки моей душе.
Ее взгляд, знакомый звук сурового, властного голоса так подействовали
на сына, что он вновь, как в детстве, ощутил непреодолимую робость и желание
сжаться в комок.
- Значит, вы никогда не покидаете этой комнаты, матушка?
- Мой ревматизм и сопутствующий ему упадок сил или нервное расстройство
- не в названии дело - привели к тому, что я перестала владеть ногами. Да, я
никогда не покидаю этой комнаты. Я не переступала ее порога уже... скажи
ему, сколько, - бросила она кому-то через плечо.
- О рождестве будет двенадцать лет, - отозвался из темного угла слабый,
надтреснутый голос.
- Неужели это Эффери? - спросил Артур, оглядываясь на звук.
Надтреснутый голос подтвердил, что это действительно Эффери, и вслед за
тем в освещенное, вернее полуосвещенное пространство перед диваном вышла
старая женщина; она приветствовала Артура, приложив кончики пальцев к губам
и тотчас же снова отступила в темноту.
- Благодарение богу, - сказала миссис Кленнэм, слегка поведя рукой в
сторону кресла на колесах, стоявшего перед высоким бюро с наглухо запертой
крышкой, - благодарение богу, я все же могу заниматься делами. Это большое
счастье. Но не будем говорить о делах в воскресенье. Что, погода дурная?
- Да, матушка.
- Идет снег?
- Снег, матушка? Да ведь еще только сентябрь на дворе.
- Для меня все времена года одинаковы, - ответила она с оттенком
какого-то мрачного самодовольства. - Сидя здесь, в четырех стенах, я не знаю
ни зимы, ни лета. Богу было угодно сделать так, чтобы все это меня не
касалось.
Холодный взгляд ее серых глаз, холодная седина волос, неподвижность
черт, таких же застывших, как каменные складки на оборке чепца, - все это
внушало мысль, что ей, не ведающей смены простых человеческих чувств,