"Чарльз Диккенс. Рассказы 60-х годов" - читать интересную книгу автора

занятия, которое столь долго было занятием моих родных и моим и которым
общество, к сожалению, почти всегда интересуется слишком мало. Нас обычно не
понимают. Нет, не понимают. К нам недостаточно снисходительны. Например,
допустим, что иной раз мы не в силах скрыть свою усталость и равнодушие,
или, если можно так выразиться, безучастие, или апатию. Но вообразите, какие
чувства испытывали бы вы сами, будь вы членом огромнейшей семьи, все
остальные члены которой, кроме вас, вечно хотели бы есть и вечно куда-то
спешили бы. Вообразите, что вы регулярно насыщаетесь мясной пищей в часы
застоя, а именно в час дня и затем в девять часов вечера, и что чем более
сыты вы, тем более прожорливыми приходят к вам ваши ближние. Вообразите, что
вы обязаны (в то время как ваш желудок переваривает пищу) выражать личный
интерес и симпатию к сотне (скажем, мягко выражаясь, что только к сотне)
подвыпивших джентльменов, чьи мысли поглощены жиром, салом, подливкой,
масляным соусом и которые заняты расспросами о таком-то мясе и таких-то
блюдах, причем каждый ведет себя так, словно во всем мире остались только
он, вы да меню.
Теперь послушайте, каких сведений от вас ожидают. Вы никогда не
выходите из ресторана, но всем кажется, будто вы постоянно присутствуете
всюду. "Что это, Кристофер, неужели пригородный поезд и правда потерпел
крушение?", "Как дела в Итальянской опере, Кристофер?", "Кристофер, вы не
знаете подробностей той истории в Йоркширском банке?" А любой кабинет
министров - да у меня с ним больше хлопот, чем у королевы. Что касается
лорда Пальмерстона *, то я за последние годы до того устал вечно заниматься
его милостью, что заслуживаю за это пенсии. Теперь послушайте, в каких
лицемеров нас превращают и какую ложь (хочу верить - невинную) нас вынуждают
говорить. Почему загнанный домосед-официант считается знатоком лошадей,
страстно увлекающимся тренировкой скакунов и конскими состязаниями? Однако
мы потеряли бы половину своих ничтожных доходов, если бы не приобрели
склонности к этому спорту. То же самое (непонятно почему!) относительно
земледелия. Опять же охота. Так же верно, как то, что ежегодно наступают
месяцы август, сентябрь и октябрь, я стыжусь в глубине души того вида, с
каким притворно интересуюсь, хорошо ли летают шотландские куропатки и сильны
ли у них крылья (больно нужны мне их крылья - да и лапки тоже - если они не
зажарены!), много ли серых куропаток на брюквенных полях, как держится фазан
- пугливо или смело, - или вообще всем тем, о чем вам вздумается поболтать
со мною. Однако вы можете видеть, как я (или любой другой официант моего
ранга) стою у задней стенки отделения в ресторане, наклонившись к
джентльмену, который вынул свой кошелек и положил перед собою счет, и
доверительным тоном рассуждаю о подобных предметах, словно все счастье моей
жизни зависит только от них.
Я уже упоминал о наших ничтожных доходах. Обратите внимание на одно
совершенно пустяковое обстоятельство, придравшись к которому нас превращают
в жертвы величайшей несправедливости! Потому ли, что мы постоянно носим
много мелочи в правом брючном кармане и много полупенсов под фалдами фрака,
потому ли, что такова уж человеческая натура (чего не хотелось бы признать),
но вечно повторяется басня, будто все метрдотели - богачи. Откуда взялась
эта басня? Кто первый пустил ее в оборот и где факты, доказывающие это
бесстыдное утверждение? Выступи вперед, клеветник, и попробуй подкрепить
свое злобное шипенье, отыскав в Докторс-Коммонс * и предъявив публике
завещание хотя бы одного официанта. Однако о богатстве официантов твердят