"Чарльз Диккенс. Сбор в житницы" - читать интересную книгу автора

отличаюсь. Ежели вам мила любезность, вы знаете, где ее искать. У вас
имеются светские друзья, и они могут снабдить вас этим добром, сколько вашей
душе угодно. Я такого товару не держу.
- Баундерби, - сказал мистер Грэдграйнд почти просительно, - всем нам
свойственно ошибаться...
- А я-то думал, что вы непогрешимы, - опять прервал его Баундерби.
- Быть может, и мне так казалось. Но повторяю - всем нам свойственно
ошибаться. И я был бы вам весьма благодарен, ежели бы вы проявили немного
такта и избавили меня от намеков на Хартхауса. Я не намерен в нашем
разговоре касаться вашего дружеского к нему расположения или оказанного ему
гостеприимства; прошу и вас не упрекать меня в этом.
- Я не произносил его имени! - сказал Баундерби.
- Пусть так, - отвечал мистер Грэдграйнд терпеливо и даже кротко. С
минуту он сидел молча, задумавшись. - Баундерби, - сказал он, - у меня есть
основания сомневаться, хорошо ли мы понимали Луизу.
- Кто это "мы"?
- Тогда скажем "я", - отвечал он на грубый вопрос Баундерби. - Я
сомневаюсь, понимал ли я Луизу. Я сомневаюсь, вполне ли правильно я воспитал
ее.
- Вот это верно, - сказал Баундерби. - Тут я с вами совершенно
согласен. Наконец-то вы догадались! Воспитание! Я вам объясню, что такое
воспитание: чтобы тебя взашей вытолкали за дверь и чтобы на твою долю
доставались одни тумаки. Вот что я называю воспитанием.
- Я полагаю, - смиренно возразил мистер Грэдграйнд, - здравый смысл
подскажет вам, что, каковы бы ни были преимущества такой системы, ее не
всегда можно применять к девочкам.
- Не вижу, почему, сэр, - упрямо заявил Баундерби.
- Ну, хорошо, - со вздохом сказал мистер Грэдграйнд, - не будем
углублять вопроса. Уверяю вас, у меня нет ни малейшего желания спорить. Я
пытаюсь, насколько возможно, поправить дело; и я надеюсь на вашу добрую
волю, на вашу помощь, Баундерби, потому что я в большом горе.
- Я еще не понял, куда вы гнете, - продолжая упираться, отвечал
Баундерби, - и заранее ничего обещать не могу.
- Я чувствую, дорогой Баундерби, - сказал мистер Грэдграйнд все тем же
примирительным и грустным тоном, - что за несколько часов лучше узнал Луизу,
нежели за все предыдущие годы. Это не моя заслуга - меня заставили прозреть,
и прозрение было мучительно. Думается мне - я знаю, Баундерби, мои слова
удивят вас, - что характеру Луизы свойственны некоторые черты, которым не
было уделено должного внимания, и... и они развивались в дурную сторону. И
я... хочу предложить вам... действовать дружно... надо на время предоставить
ее самой себе, окружив ее нежными заботами, чтобы лучшие ее качества могли
взять верх... ведь от этого зависит счастье всех нас. Я всегда, - заключил
мистер Грэдграйнд, прикрыв глаза рукой, - любил Луизу больше других моих
детей.
Слушая эти слова, Баундерби побагровел и весь раздулся, точно его
вот-вот должен был хватить удар. Однако, хотя даже уши у него пылали
багровым огнем, он сдержал свой гнев и спросил:
- Вы бы хотели оставить ее на время у себя?
- Я... я думал посоветовать вам, дорогой Баундерби, чтобы вы позволили
Луизе погостить здесь. При ней будет Сесси... я хотел сказать Сесилия