"Дени Дидро. Племянник Pamo" - читать интересную книгу автора

его спокойствия и для спокойствия других: она - в том, чтобы кое-как
исполнять свой долг, всегда хорошо отзываться о настоятеле и не мешать людям
жить так, как им вздумается. Раз большинство довольно такой жизнью - значит,
живется им хорошо. Если б я знал историю, я показал бы вам, что зло
появлялось в этом мире всегда из-за какого-нибудь гения, но я истории не
знаю, потому что я ничего не знаю. Черт меня побери, если я когда-нибудь
чему бы то ни было научился и если мне хоть сколько-нибудь хуже оттого, что
я никогда ничему не научался. Однажды я обедал у одного министра Франции, у
которого ума хватит на четверых, и вот он доказал нам как дважды два четыре,
что нет ничего более полезного для народа, чем ложь, и ничего более
вредного, чем правда. Я хорошо не помню его доказательств, но из них с
очевидностью вытекало, что гений есть нечто отвратительное и что, если бы
чело новорожденного отмечено было печатью этого опасного дара природы,
ребенка следовало бы задушить или выбросить вон.
Я. Однако же все подобные лица, столь сильно ненавидящие гениев, самих
себя считают гениальными.
Он. Полагаю, что в глубине души они такого мнения, но не думаю, чтобы
они решились признаться в этом.
Я. Да, из скромности. А вы так страшно возненавидели гениев.
Он. Бесповоротно.
Я. Но я помню время, когда вы приходили в отчаяние оттого, что вы
только обыкновенный человек. Вы никогда не будете счастливы, если доводы
"за" и "против" одинаково будут вас удручать; вам следовало бы прийти к
определенному мнению и уже в дальнейшем придерживаться его. Даже
согласившись с вами, что люди гениальные обычно бывают странны, или, как
говорится, нет великого ума без капельки безумия, мы не отречемся от них; мы
будем презирать те века, которые не создали ни одного гения. Гении
составляют гордость народов, к которым принадлежат; рано или поздно им
воздвигаются статуи и в них видят благодетелей человеческого рода. Да не
прогневается премудрый министр, на которого вы ссылаетесь, но я думаю, что
если ложь на краткий срок и может быть полезна, то с течением времени она
неизбежно оказывается вредна, что, напротив того, правда с течением времени
оказывается полезной, хотя и может статься, что сейчас она принесет вред. А
тем самым я готов прийти к выводу, что гений, описывающий какое-нибудь
всеобщее заблуждение или открывающий доступ к некоей великой истине, есть
существо, всегда достойное нашего почитания. Может случиться, что это
существо сделается жертвой предрассудка или же законов; но есть два рода
законов: одни - безусловной справедливости и всеобщего значения, другие же -
нелепые, обязанные своим признанием лишь слепоте людей или силе
обстоятельств. Того, кто повинен в их нарушении, они покрывают лишь
мимолетным бесчестьем - бесчестьем, которое со временем падает на судей и на
народы, и падает навсегда. Кто ныне опозорен - Сократ или судья, заставивший
его выпить цикуту?
Он. Большой ему от этого прок! Или он тем самым не был осужден на
смерть? Не был казнен? Не являлся беспокойным гражданином? Своим презрением
к несправедливому закону не поощрял сумасбродов презирать и справедливые? Не
был человеком дерзким и странным? Вы вот сами только что были готовы
произнести суждение, мало благоприятное для людей гениальных.
Я. Послушайте, мой дорогой. В обществе вообще не должно было бы быть
дурных законов, а если бы законы в нем были только хорошие, ему никогда бы