"Светлана Дильдина. Попутного ветра!" - читать интересную книгу автора

будто гнездо с птенцами. До сих пор не знаю, что было причиной - но отросток
карминного "морского огурца" хрустнул, став неправдоподобно хрупким. А
десять минут назад - слово даю! - им можно было сверлить отверстие в камне.
Я остановился, поднял находку повыше. На месте скола чернела крохотная
дырочка - в такую едва проберется личинка мотыля. И запах был как от масла
эвкалипта, довольно приятный.
Но я торопился показать находку - не отцу, похвала его или ругань
всегда была безразлична, а его товарищу, веселому бородачу с грубоватыми
шутками.
Воздух становился все горячее, хотя должен был остывать к ночи. Камешки
под ногами ворчали и гудели, будто я мчался по бесчисленным барабанам.
До лагеря я не добежал десяток шагов.

У меня жар - за сорок, мне кажется - я кричу, хотя на деле что-то еле
слышно мычал.
Вокруг меня танцевали люди в страшных масках, напоминавших обожженные
перекошенные лица, и блики огня плясали на медных телах. Тела были
человечьими лишь по форме; суть их оставалась бесконечно чужой. И они
пытались увлечь меня в свою пляску, заранее зная, что мне, мальчишке из
простого приморского города, никогда не вынести ее страсти и тяжести.
Но отец и другие оставались глухи к моим крикам - они не видели, хотя
способны были в облупленном черепке разглядеть когда-то прекрасный сосуд.
Они умели только оказывать помощь - так, как ее понимали.
Меня доставили в ближайший район. Температуру не могли сбить двое
суток, отец перессорился со всеми врачами, грозил им судом.
Врачи только разводили руками...
Почти ничего не помню из этих дней. Только ощущение - легкие набиты
горячим песком, в горле песок, и вместо крови - тоже, перекатывается и
шепчет что-то невнятное, угрожающее.
С тех пор мне часто хочется пить - я вожу с собой фляжку с водой.
Это была последняя экспедиция в Тара-Куино. Потом начался раздор.
Лаверта - удобная бухта, и рыбы там много, и других даров моря. Но
главное - сам залив. Одно время город наш принадлежал Пламенной, потом
перешел к округу Юта. Формально. Потом начался очередной раздел территории.
Потом горожанам это надоело.
Если представить себе двух разъяренных собак, вцепившихся в одну кость,
то этой костью и будет Лаверта. Две автономии вцепились в нее, а она
задыхалась от натиска и все же исправно казала фигу обеим.

Я рос, привыкая видеть на улицах отряды службы порядка; чем старше я
становился, тем больше появлялось плакатов, кричащих о правах человека и
города.
Мне исполнилось шестнадцать, когда начались беспорядки, и семнадцать,
когда они достигли апогея. Когда стало страшно выйти на улицу днем, не то
что ночью. Когда тебя могли задержать и забрать в участок за подозрительную
прогулку возле витрины, а выйдя, ты попался бы группе молодчиков,
вооруженных "розетками" и ножами.
И все-таки я любил свой город, как не перестает настоящий хозяин любить
свою собаку или кошку лишь из-за того, что она подцепила блох.