"Димитр Димов. Табак" - читать интересную книгу автора

- Ты что это?... С хозяином что-то, я гляжу... шуры-муры, а?
- Ничего подобного, Баташский, - сухо ответил Борис.
- Ну да! Ты мне зубы не заговаривай... Пройдоха, каких мало!.. Что ты
делал два часа у хозяина? Я все видел с третьего этажа.
- А если видел, так лучше всего тебе помалкивать.
Ухмыляющееся и лукавое лицо Баташского стало вдруг серьезным.
- Ну конечно, никому ни слова, - пообещал он. - Но это, видно, что-то
важное, а?... Слушай!.. Мы вдвоем можем неплохо обделывать дела... Одна-две
партии товара, комиссионные, то, другое... Понимаешь?
- Хватит язык чесать, - остановил его Борис - Я тебе не пара.
- Э, зелен ты еще... - снисходительно упрекнул его Баташский. -
Научишься и этому, но попозже. Хочешь выпьем по стаканчику ракии?
- Не хочу. Иди себе своей дорогой.
- Ладно, ладно!.. Но я тебе всегда помогу... так и знай.
И Баташский неловко обогнал Бориса, приземистый, грузный, в кепке и
засаленном, лоснящемся от пота пиджаке.

Сюртук и его семья жили на окраине города, недалеко от гимназии, в
маленьком ветхом домике, квартирную плату за который вносили нерегулярно,
что служило источником постоянных раздоров между учителем и домовладельцем.
Дом был одноэтажный, уродливый, с облупившейся штукатуркой и кровлей,
нависшей, как крылья летучей мыши.
Когда Борис вошел в поросший травой и выложенный камнем двор, ему в нос
ударил запах помоев, которые вытекали из кухонной раковины и собирались в
широкой, застоявшейся луже прямо перед входом. Привыкнув к бедности,
обитатели его равнодушно перескакивали через эту лужу, и никто не пытался ее
уничтожить. Из всех неудобств этого дома лужа была все-таки не самым
неприятным. Прежде чем войти к себе, Борис взглянул на понятую трубу
раковины и подумал о том, как тосклива и неприглядна его домашняя
обстановка. Мать хлопотала на кухне, а Сюртук, в носках и жилете, растянулся
на кровати в комнате Стефана и читал газету. Борис видел его в открытую
дверь в обычной позе, знакомой ему с детства: Сюртук, страдавший
близорукостью, держал газету у самых глаз, а его длинные ноги лежали на
кровати, как перекладины. Высокий, тощий, угрюмый, с плешивым теменем и
холодным лицом, он - вкупе с трудными латинскими текстами - на всю жизнь
внушал гимназистам отвращение к древности.
Увидев Бориса, он отложил газету и спросил ехидно:
- Ну как?... Принял тебя Спиридонов?
- Принял, - сухо ответил Борис, раздраженный вечной насмешкой в его
голосе.
В городе Сюртук славился своим неизменным сварливым высокомерием по
отношению к согражданам, другим учителям, гимназистам и даже к собственной
семье. Словно все в жизни было пронизано духом мошенничества и мелкого
расчета, словно все только о том и думали, как бы его обмануть или пустить
ему пыль в глаза, хоть и без всякого толка. Крайний пессимизм Сюртука
объяснялся отчасти его бедностью, отчасти презрением к современному миру. Он
был убежден, что сильные характеры и гражданские добродетели встречались
только в древности. В памяти его хранилось множество величественных событий
из истории Рима, которыми он подавлял слушателей в начале учебного года или
когда выдавали аттестаты зрелости. Гордость его была уязвлена нищенской