"Андрей Дмитрук. Улыбка капитана Дарванга (Авт.сб. "Ночь молодого месяца")" - читать интересную книгу автора

так велели старейшины. А еще - лежал в сарае собранный рис, и женщины
терли его ручными жерновами, и дети играли кукурузными початками, и в
стареньком храме отец Ба Кхо полировал пемзой только что высеченную им
статую владыки рая - Амитабы. И все это надо было спасать...
- Господин мой...
- Я ничего не покупаю, парень.
Так и есть, десятки лет городской жизни не в силах справиться с резким,
от родителей унаследованным говором кханя.
- Господин мой, сдается мне, вы из наших краев.
Раньше, в счастливые, вернее, наполненные до краев и неощутимо быстрые
дни служения самолету, Кхен, возможно, и вовсе не ответил бы молодому
крестьянину. Прошел бы мимо, не шелохнув и ресницами. Сейчас душа была
смягчена и открыта. Пилот готовился оставить мир, не отягощая свою карму
малейшим причинением зла. Потому и остановился.
"Из наших краев..." Ну что ему сказать, высушенному горным солнцем
кривоногому дикарю? Белая головная повязка, литые мускулы в разрезе
холщовой рубахи, красный жилет, черный пояс-шарф - небось двадцать восемь
оборотов вокруг талии, по числу наиболее чтимых горцами бодхисатв...
Только вместо легкого ружья с медными украшениями в руке корзинка,
прикрытая чистым полотном. Смотри-ка, и кханей разоружили, перевернулся
мир...
Сказать тебе, парень, из каких краев капитан Дарванг? Ведь не поверишь,
услышав, что родина его, навеки утерянная, синеет в двадцати тысячах
метров над твоей головой.
- Зачем я тебе нужен? - спросил Кхен. Молодые солдаты редко выдерживали
его прищур, как бы раздевавший мысли. Горец был не таков. Дарванга чуть ли
не смущал его упорный, диковатый взгляд. Плохо скрытая ненависть пополам с
детским любопытством. Так, должно быть, смотрели его (и Кхена)
воинственные предки на захваченных в плен чужеземцев.
- Так что же ты все-таки хочешь? Говори или оставь меня.
Внезапно кхань поставил корзинку на асфальт (капитан невольно
отшатнулся), обхватил руками плечи и отвесил старинный тройной поклон. Как
перед вождем или большим феодалом.
- Господин, - сказал он, не разгибая спины, - нам нужны твои бомбы.


Детство вошло Прету в память как раскаленная игла. Не хватало слов,
чтобы описать младшим разъяренное, рычащее на тысячу голосов небо.
...Небо волочит тени гигантских крыльев по горным террасам, по
беззащитным коврикам полей. И вот уже вперевалку разбегаются женщины с
малышами, привязанными за спиной. Спотыкаются, падают, прикрывая собой
маленького... Да разве его прикроешь? Истерический визг стальных осколков,
фейерверки напалма; фосфор, выедающий язвы до костей; иглы и
дробинки-шарики. Люди, похожие на дикобразов. Изрешеченные навылет.
Кровавое месиво в воде...
Многие из тех, кто сейчас носит мужскую головную повязку, болтались
тогда за спинами матерей. Многие, как и Прет, отмечены рваными шрамами,
или таскают металл в теле, или едва дышат легкими, сожженными газом.
То было двадцать с лишним лет назад - когда вымирали от голода целые
кханьские деревни. Когда отцы, устав тереть муку из древесной коры,