"Е.Л.Доктороу. Билли Батгейт" - читать интересную книгу автора

на юриста. Я увидел его в первый раз вот так спокойно, без ослепляющего
солнца: тонкие черные волосы, зачесанные назад, огромный лоб, тяжелые глаза
с розовыми краями, покрасневший то ли от насморка, то ли от аллергии нос,
мощный подбородок и неожиданно тонкий, искривленный рот, исторгавший трубный
рев:
- Никаких бумаг, просто слушай! - Он нагнулся и выбил портфель из рук
юриста. Бумаги вспорхнули. - Погляди вокруг! Видишь, здесь двадцать столов.
А сколько за ними сидит людей? Всего десять. Неужели тебе ничего не говорят
пустые столы? Они тянут душу из меня, юрист хренов, каждый день, что я под
колпаком, я теряю ставки, теряю выигрыши, теряю людей. Они уходят к
макаронникам. Меня не было в деле полтора года и пока ты, засранец из
колледжа, распивал чаи, они все забрали!
Юрист был угнетен словами босса и одновременно злился на него за
выбитый из рук портфель. Он попробовал ловить листки в воздухе, затем
плюнул, сел и начал подбирать их с пола. Он был из тех тонкокожих, которые
трепетно относятся к чувству собственного достоинства. А еще у него были
черные ботинки с маленькими дырочками для вентиляции, я их запомнил.
- Голландец! - ответил он, - Ты, как мне кажется, не хочешь признаться
себе, что все козыри у них в руках. Я ходил к нашему другу в сенате. И что?
Я говорил с тремя лучшими юристами в Вашингтоне, у меня человек на самой
вершине работает, не покладая рук, он собаку съел в судах, очень уважаемый
человек, он всех знает. И даже он помалкивает. Ситуация тяжелая. К
федеральной службе не достучатся ничем. Дело поправимо, но требует времени и
терпения. Это надо пережить!
- Пережить? - взвился мистер Шульц, - Пережить?!
Я подумал, что если он убьет юриста, то прямо здесь и прямо сейчас. Из
его уст посыпались отборнейшие ругательства, он знал их столько, что просто
перечислял их как в литании, шагая нервно взад-вперед. Это был мой первый
опыт созерцания его гнева - он просто ошеломил меня. Я смотрел на его
вздувшиеся вены на шее и удивлялся, как это юрист не съежился от страха
перед ним. Гнев мистера Шульца был непередаваем и ни с чем не сравним - это
была последняя возможная стадия неистовства перед убийством, но остальные
воспринимали босса спокойнее, чем я, для них вспышка не первая, а такая
обычная, повторяющаяся, как скандал в семье, который хоть и случается порой,
но потом все приходит в норму, поэтому они отнеслись к боссу с
церемониальной вежливостью. А совсем душа у меня ушла в пятки, когда,
неожиданно, вышагивающий по комнате Голландец, подошел к стойке, прямо
передо мной, схватил кекс, и, не останавливая тираду, разорвал обертку, в
которой кондитеры его пекли, и пошел обратно, на ходу откусив добрую
половину сладкой мякоти. И даже не заметил что он ест, откуда это взялось,
будто поглощение пищи для него немного смещенное выражение ярости и обе
формы его гнева были разными функциями его аппетита. Кекс, поглощенный
боссом, стал достаточной причиной для лысого, все еще держащего пустой
пакет, почему я здесь, загадка была решена, он вернулся к работе. Все
остальные тоже сели за свои столы, а Лулу Розенкранц сел на свое плетеное
кресло у двери, достал пачку сигарет и закурил.
А я все еще был живой и для всех уже принадлежал к этому офису, по
крайней мере, секунду или две. Мистер Шульц так и не заметил ни то, что он
сделал, ни меня самого, но одна пара проницательных и слегка изумленных глаз
заметила и поняла все. Даже, я предполагаю, бесстыдную наглость моих