"Е.Л.Доктороу. Билли Батгейт" - читать интересную книгу автора

секретным странником, верхом на судне, держась за холодный поручень и
несколько минут был уверен в себе; цепочки огней на мостах, под которыми мы
проплыли, заставили ощутить жалость к своему прошлому. Затем, выйдя из устья
реки в просторы открытого океана, катер начал тяжело переваливаться в мощных
волнах, я был вынужден расставить ноги шире, чтобы крепче держаться. Ветер
усилился вместе с качкой, водяная пыль взвихрялась и оседала на лице, я вжал
спину в стенку кабины, подступила легкая головная боль. Я начал воспринимать
воду, как зверя неведомой планеты; эта вселенная воды под килем, безбрежная
громада дышащего естества, дурманила мое воображение своей таинственной и
нескончаемой силой - я представлял, что даже если собрать все суда мира
вместе, то и тогда они не покроют и миллионной доли шкуры этого зверя,
состоящего из волн и девятых валов.
Поэтому я спустился вниз, двинув плечом дверь и проскользнув боком
внутрь. Если мне суждено погибнуть, то пусть лучше я умру в сухом нутре
катера.

Помаргивая от раздражающего света лампы, висевшей на потолке, я увидел
элегантного Бо Уайнберга. Он стоял рядом со своими щегольскими кожаными
туфлями, в них, мертвыми угрями, свернулись черные шелковые носки; ноги Бо,
белые, рядом с чернотой обуви, казались длиннее и шире, чем ботинки. Он
смотрел вниз. Наверно, голые ноги в сочетании с черным галстуком выглядели
интимно-необычно; следуя его взгляду, мне пришлось посочувствовать его
мыслям. Уверен, они именно такими и были как я представил - что, несмотря на
все наши переживания по поводу вещей, созданных цивилизацией, все остается
как было в самом начале: голая ступня с пятью пальцами, покрытыми, твердыми
как ракушки, ногтями.
Перед Бо на коленях стоял Ирвинг. Как всегда деятельный, но
равнодушный. Он методично завертывал брюки Бо вверх, аккуратно сгибая
черноту сатина продольных швов. Ирвинг заметил меня, но предпочел не
показывать этого, что тоже было для него характерно. Он был человеком
мистера Шульца, полезным исполнителем его приказов, делающим все без
обсуждений и собственных мнений. Не отвлекаясь ни на что, он методично
завертывал брюки Бо вверх. Впалая грудь, редеющие волосы, кожа бледная, как
у алкоголиков, цвета высохшей газеты. Я видывал алкашей в полицейских
фургонах и знал, чем они платили за вынужденную трезвость: усилие воли и
концентрация, в результате - похоронная скорбь на лицах. Мне нравилось
смотреть на Ирвинга за работой, даже если он делал что-то обычное, а не то,
что сейчас - из ряда вон выходящее. Каждый заворот брюк в точности копировал
предыдущий, движения рук были неспешными, но экономными. Он был
профессионалом, но поскольку другой профессии, кроме как выполнения самых
разных дел в специфически выбранном жизненном пути у него не было, он и вел
себя так, будто его жизнь и есть его профессия. Наверно, так бы вел себя,
разумеется, делая моральные и географические поправки, какой-нибудь
дворецкий, за годы службы сроднившийся со своими хозяевами.
Частично скрытый тенью тела Бо, в другом конце каюты, на таком же
расстоянии от него, что и я, в своем открытом пальто и сбитом белом шарфе, в
серой шляпе, сдвинутой на затылок, с одной рукой в кармане, с другой,
сжимающей пистолет, нацеленной без всякой причины в потолок, стоял мистер
Шульц.
Сцена оглушила меня - я почтительно взирал на лица и ощутил