"Е.Л.Доктороу. Билли Батгейт" - читать интересную книгу автора

на этом островке много солнца и люди, живущие здесь, должны чувствовать
что-то особенное, некую изолированность от мира, такую, какую ощущал я сам,
наслаждаясь связью с иным микрокосмом, видом на пролив Саунд, который был
для меня как океан, далекий до горизонта, серый, лениво перекатывающий
волны, будто это скаты домов и камень стен, волнуемых землетрясением, будто
он был огромным монументальным телом, слишком большим, чтобы иметь врагов.
За оградой высился над водой причал, с лодками и моторками всех мастей,
подвешенных на балках или вытянутых на песок, несколько болтались,
пришвартованных на цепях. Но одна лодка, привлекшая мое внимание, была
закреплена веревкой и была готова, судя по виду, к немедленному отплытию:
это была скоростная моторка, из красного дерева, покрытая лаком, с кожаными,
коричневыми сиденьями, с бронзовой, начищенной окантовкой переднего стекла.
Руль был как у автомобиля, а на корме весело трепыхался звездно-полосатый
флажок. Еще я увидел щель в ограде, тропка от дома напрямую вела через забор
к воде и причалу, я понял, что это - отходной путь для мистера Шульца. Как
же я восхищался его жизнью, с ее укусами со всех сторон, с постоянным
вызовом правительству, которому ты не нравишься, которое тебя не хочет
терпеть, а хочет разрушить все твое, и поэтому ты должен сам себе построить
защиту с помощью денег и людей, развертывая вооруженную линию обороны,
покупая союзы, патрулируя границы, как бы разделяя себя и его - это
государство, своей волей, умом и воинственным духом, и проживать в самой
середине этого монстра, в самом его нутре.
И помимо этого еще умудряться оставаться в живых в постоянных тисках
опасности, не давать им сжиматься до смерти, всегда чувствуя их неумолимый
пресс - вот что возбуждало меня. Поэтому люди в округе никогда не донесут,
его жизнь здесь - это честь им, это слава им, это как постоянное напоминание
всем, что жизнь может ярко гореть в крошечном промежутке между рождением и
смертью и такое же чувство они могут получить лишь однажды, или в церкви, в
минуту откровения, или в наивысшую точку самой романтической любви.
- Боже ж ты мой, я должен был зарабатывать все. Никто никогда не дал
мне ни одного цента, я вышел из ниоткуда и все-все сделал сам! - сказал
мистер Шульц. Он сидел, пыхтел сигарой, погруженный в раздумья. - Да, были и
ошибки. Не ошибешься, не научишься. А на другого дядю я работал только один
раз. Мне было 17 лет и меня послали в Блэкуэл-Айленд, вскрыть домишко.
Адвоката для меня не нашлось и они хотели послать меня в колонию для
несовершеннолетних, с отсрочкой от настоящего приговора, в зависимости от
поведения. Наверно, это было честно с их стороны. Скажу тебе, если бы тогда
у меня были такие ушлые юристы как сейчас, жизнь моя была бы другая. Эй,
Отто? - воскликнул он, смеясь, но мистер Берман, сдвинув панаму на лицо,
посапывал и я подумал, что ему, наверно, уже не раз приходилось слушать про
тяжелую жизнь Голландца от него самого. Не раз и не два. - Будь я проклят,
если бы стал целовать их в задницу. Чтобы они меня отпустили. Черта с два! Я
им всем такое устроил! Вообще более задиристого сукиного сына они не видели,
пришлось им послать меня в исправительную школу, в деревню, к коровам и
навозу. Знаешь что такое исправительная школа?
- Нет, сэр, - ответил я.
- Это... скажем, вовсе не пикник на природе. Я росточком-то не вышел,
был примерно как ты сейчас, маленький такой, тонкокожий ублюдок. А плохих
ребят там было в излишке. И я знал, что начинать надо как можно раньше,
иначе заклюют. Поэтому гонору у меня было на десятерых. Чихал абсолютно на