"Е.Л.Доктороу. Билли Батгейт" - читать интересную книгу автора

подушку, спадали на пол и застревали между страниц Библии, которую она
читала на ночь. Еще мне не нравилась ее обувь. На работе ей приходилось
много стоять, на ногах это отражалось не в лучшую сторону, мама предпочла
носить мужские ботинки белого цвета. Она полировала их белым кремом каждый
вечер и утверждала, в ответ на мои раздражительные замечания, что они - не
мужские, а специальные, больничные. Споры по поводу обуви вызывали у ней
улыбку. Она еще больше уходила в себя. Она никогда не ругалась на меня, а
если что-то спрашивала, то первоначальный интерес или беспокойство,
выраженное в самом вопросе, исчезали к концу предложения. Она проговаривала
слова, к концу фразы - снова углублялась в себя. Но в эту субботу она была
полностью со мной.
Костюм, выбранный ею, был элегантен - светло-серый, однобортный,
летний. К нему прилагались двое брюк, рубашка с целлулоидной вставкой в
воротнике и красный вязаный галстук с прямоугольным концом. Мы пробыли в
магазине Коэна довольно долго, старый джентльмен, который помогал нам в
выборе покупок старался не обращать внимания на явную неплатежеспособность
клиентов, на мои холщовые кеды, на мамины мужские полуботинки. Он понимающе
глядел на нас, этот пухлый старик, теребил, как четки, сантиметр, висящий на
шее, и, наверно, кое-что понимал про гордость бедных. Но когда мама открыла
кошелек и показала наличность, я заметил облегчение на его лице. Даже скорее
любопытство по поводу привода сюда этой высокой симпатичной женщиной
какого-то мальчугана в рванье и изумление, когда она купила ему костюм за 18
долларов и все прилагающееся. Может он решил, что это - эксцентричная
богачка, подобравшая меня на улице и решившаяся на такую вот
благотворительность. Я догадывался, что этим вечером он скажет своей
благоверной, что работа делает из него философа, потому что каждый день он
видит полную сюрпризов человеческую натуру и о жизни сказать ничего
определенного нельзя - так она многообразна и лежит за пределами его
понимания.
Старый джентльмен занялся окончательной подгонкой костюма и удлиннением
брюк. Мы сказали ему, что вернемся, и пошли вверх по холму, в Гранд-Конкорз.
Там я нашел неплохой обувной магазин и купил пару черных туфель с шикарной
толстой подошвой и еще пару, точно таких же как у Дикси Дэвиса, полностью
кожаных. Еще 9 долларов исчезли. Кожаные я положил в коробку, а другие -
надел. Мы шли по Фордхэму и пришли к ресторану Шафтс. Здесь мы остановились
и присоединились ко всему зажиточному бронксовскому люду в красивом зале.
Гуляли мы шикарно - куриный салат и сэндвичи, маме - настоящий чай, мне -
шоколадное мороженое. Все блюда выставлялись перед нами на бумажные
картонки, которые в свою очередь клались на льняные кружева. Официантки, все
в черном, носили передники из таких же кружев и все это прекрасно дополняло
друг друга. Я был страшно рад, что мы с мамой пошли в ресторан, очень
хотелось устроить ей праздник. Я наслаждался звуками ресторана, отдаленным
бряцанием ножей и вилок, керамическим перестуком посуды, шорохом юбок,
снующих туда-сюда, официанток с подносами, заставленными блюдами, лучами
послеполуденного солнца, отдыхающими на красном ковре. Мне нравилось мерное
кружение здоровенных вентиляторов под потолком, их неторопливое вращение
подчеркивало неспешность обедающих. Я сказал маме, что у меня есть деньги
еще и можно купить ей что-нибудь, много чего, и туфель для ее больных ног, и
что здесь пара минут до универмага Александерс, где есть много одежды. Но ее
вдруг заинтересовали кружева на столе, она водила по ним ладонью, трогала их