"Е.Л.Доктороу. Билли Батгейт" - читать интересную книгу автора

пальцами, затем закрыла глаза и стала читать их как азбуку слепых. Потом она
сказала слова, которые, боюсь, я точно не расслышал, но переспросить
побоялся.
- Надеюсь, он знает, что делает!
Даже голос был не ее, будто за нашим столом сидел кто-то третий. Я даже
не знаю, сказала ли она эти слова для себя или прочитала их на кружевных
подставках.

И все же сорок долларов я положил ночью в ее книжку и осталось у меня
всего 25. Я обнаружил, что уже привык к обладанию крупных сумм, будто от
рождения не страдал нищетой. Правда, к деньгам привыкаешь легко, сказочность
их первого обладания вскоре становится скучной и незаметной обыденностью.
Мама получала за работу в прачечной 12 долларов в неделю и эта сумма
виделась мне значительной, обладающей определенной ценностью. Тогда как мои
собственные, гораздо большие, из-за случившейся расточительности, таковыми
не являлись. Идея Аббадаббы Бермана. Я надеялся, что доллары, положенные в
ее кошелек перетекут в качество именно заработанных денег, тех, что она
получала в конверте, в день зарплаты.
Вскоре вся округа знала, что у меня завелись аккредитивы зеленого
цвета. Я купил блок сигарет "Уингс" и не только курил их сам, но и никому не
отказывал. В ломбарде на 3-ей авеню, куда я зашел в поисках очков, я
наткнулся на сатиновую спортивную куртку, черную - с одной стороны, белую -
с другой. Ее можно было носить и так, и эдак, что я попеременно и делал,
прогуливаясь вечерами. Название команды - "Шадоуз" - явно не местное, не
бронксовское, было вышито черными нитками на белой стороне и белыми - на
черной. Я носил куртку, курил сигареты, щеголял новыми ботинками и светился
новым выражением лица. Его, наверно, я бы не смог искусственно создать, но
оно было заметно окружающим. Я определенно стал представлять собой другой
вид исчисления! На улице, не только для моего поколения, но и ребят
постарше, своеобразным моментом было другое - с одной стороны я хотел, чтобы
все знали то, что можно было легко понять и так, что деньги бродяге с улицы
не сваливаются с неба просто так, а только из одного источника, ведомого
всем, с другой - я не хотел меняться, хотел оставаться прежним мальчиком на
"переходе во взрослость", таким же чудаковатым, как и прежде, пацаном -
сыном местной тихопомешанной. И все же во мне появилось новое - выросшее.
То, что придавало резкость и отточенность поведению и чертам характера, то,
что острый взгляд учителя мог заметить, как печать божьей милости, то, что
могло внезапно включить напряжение мозга и явственно увидеть будущую жизнь,
которая могла бы составить гордость обитателю Бронкса, увидеть его, в
будущем великого. Я имею в виду, что если бы окружающие меня взрослые были
истинно прозорливы и мудры, те кто жил рядом и мог видеть меня в школе, на
улице, в магазине сладостей, да где угодно, то их глазам несомненно бы
открылась правда обо мне - как об одном из немногих, кто в будущем оторвется
от общей приниженности, кто станет другим и состоится как человек. В том,
как я двигался, было скрытое искусство ума, так иногда проскальзывает тонкий
рассчитанный ход в грубом спортивном состязании, тот, что дает человеку
право ощутить надежду на лучшее на какой-то неуловимой момент времени, этот
ход, спонтанный и ни к чему не привязанный и не из чего не произрастающий,
не имеющий основы, все-таки дает шанс, несмотря на плохие времена и
окружение, взвиться в небо Америки, ощутить себя жонглерской кеглей, хоть на