"Э.Л.Доктороу. Клоака" - читать интересную книгу автора

сумеречном свете они казались парусами в океане.
Это была жизнь в себе, безразличная к явлениям окружающего мира. Да,
Мартин вел жизнь аскета, но его жизнь не отличалась присущим большинству
аскетов стремлением к чистоте и опрятности. Куда бы ни кинул взор, я не мог
обнаружить следов чопорной, жеманной бедности. Здесь царил неприкрытый
хаос, до которого хозяину просто не было дела. Несмотря на это, в комнатке
витал дух любовной интриги. Было заметно, что Мартина любит какая-то
женщина... Я понял, что в дом нищего независимого журналиста меня привела
какая-то исходившая от Мартина магнетическая сила. Я пришел предложить ему
место в штате за приличное вознаграждение... И что я вижу! Я не стал,
пользуясь случаем, читать его сочинение и вышел на лестницу. Спустившись
вниз, выйдя на улицу и вдохнув наконец полной грудью, я увидел, как уже
знакомая мне старуха накладывает в котел новую порцию своей капусты.
Женщина поведала мне, что Пембертон задолжал ей квартирную плату за три
недели и, если он не внесет деньги до завтрашнего утра, она выбросит его
вещи на улицу.
- Вы не видели его все последнее время?
- И не видела и не слышала.
- С ним и раньше такое случалось?
- Даже если и так, то что ж, прикажете сидеть и ждать, когда он
соизволит объявиться? И так тошно, чего же еще ждать? Я живу этим домом. Он
меня кормит, я и так еле свожу концы с концами, а тут еще всякие бумаги из
банка приходят, да судебный исполнитель вокруг топчется.
Она клялась и божилась, что ее комнаты пользуются большим спросом, а
за ту, которую занимает Пембертон, она могла бы взять вдвое против того,
что берет с Мартина. А он оказался таким неблагодарным шалопаем! Тут в ней
проснулась коммерческая жилка, и она, выгнув дугой бровь и направив, словно
пистолет, мне в грудь свою трубку, осведомилась, не желаю ли я, ради
сохранения доброго имени молодого человека, заплатить его долги?
Конечно, мне следовало бы это сделать, чтобы парня не выгнали на улицу
и не расшвыряли его вещи. Но женщина была мне невыносимо отвратительна.
Сначала она послала меня наверх, прекрасно зная, что Мартина нет дома. Я не
питал к этой почтенной даме ни малейшей симпатии. В то же время я испытывал
неясное предчувствие, которое еще не оформилось и таилось где-то в дальнем
уголке моего сознания. Я что-то чувствовал, но не мог бы сказать, что
именно. Скорее всего, угрюмый молодой человек, придя в отчаяние от
окружения, в котором ему приходилось жить, решил ввергнуть меня и мою
газету в неприятную историю с общественным резонансом. Это было
своеобразным, но очень мощным средством воздействия на меня, изобретенным
весьма рассудочной личностью. Я должен был воспринять комнату и ее
обстановку как приговор мне и моей газете.
Я ретировался в весьма растревоженном состоянии духа. Небольшим
утешением мне могла служить мысль, что если Мартина не смог найти я, то
грозный пьяница из Чикаго тем более не сможет его разыскать.
Я чувствовал, что Мартин страдает от невыносимого одиночества, которое
заставляет его, окровавленного и покрытого синяками, скитаться под дождем и
выплескивать на бумагу свои не укладывающиеся в общепринятые рамки
суждения. После посещения комнаты Мартина это ощущение только окрепло. В ту
ночь я думал о его замечании, которое он обронил во время нашей последней
встречи. Я снова явственно услышал его пронзительный голос, возвещавший,