"Э.Л.Доктороу. Клоака" - читать интересную книгу автора

Если бы не Мэдди, которую надо было отвезти домой, я последовал бы за
ними в салун. Эти два друга пьянели совершенно по-разному. Мартин в таком
состоянии становился одержимым какой-либо идеей, подчиняя все свои помыслы
одному-единственному намерению. Пьяный же Гарри превращался в сластолюбца -
его сладострастие разгоралось, но этого здоровяка можно было легко отвлечь,
и он либо веселился, как дитя, либо становился плаксивым, как женщина, -
смотря по тому, какой предмет привлекал в данный момент его внимание. Мог
Уилрайт и нахулиганить. К тому же физически он был намного сильнее, чем его
хрупкий приятель. Но силой воли Мартин превосходил Гарри. Все это стало
ясно мне далеко не сразу. В тот же момент я ощутил какую-то манящую
неизвестность, неизвестность, принимающую неясные очертания, как это
бывает, когда в темноте видишь силуэт, который можно определить лишь
словами: "Там что-то есть". Больше я тогда ничего не понял. В последующие
недели я едва ли отдавал себе отчет, что слишком давно не вижу Пембертона в
своем кабинете. Я замечал, конечно, что книги, которые я собирался дать ему
на рецензию, постепенно накапливались, вырастая в довольно высокую стопку.
Но современная городская жизнь не терпит длительных переживаний. Вас на
какую-то минуту охватывает чувство, что вы стоите на пороге озарения, но
тут появляются неотложные дела, и вы забываете о своих открытиях. Господи,
да явись в Нью-Йорк сам Иисус Христос, мне все равно пришлось бы выпускать
мою проклятую газету.
Так что только по милости "Атлантик" и Пирса Грэхема я снова вспомнил
о своем лучшем независимом сотруднике. Я не понимал, почему он исчез, и мне
страстно захотелось это выяснить. Тому могло найтись очень простое
объяснение, но при желании их можно было измышлять дюжинами, хотя в конце
концов я убедил себя отказаться от такого изобретательства. Совершенно
очевидно, что для начала надо разыскать друга Мартина и хранителя его
секретов Гарри Уилрайта. Короче, я уцепился за эту идею. Я довольно хорошо
знал Гарри и не доверял ему. Он был пьяница, бабник и совершенно
инфантильный тип. Под нечесаной, спутанной гривой его волос видны были
налитые кровью глаза, жирные щеки, мясистый нос, полные губы и двойной
подбородок субъекта, который всласть ест и пьет, одновременно прикидываясь
этакой жертвой и мучеником от искусства. Учился он в Йельском университете,
его и окончил. Имя себе сделал на гравюрах, которые присылал с полей
сражений Гражданской войны в "Хаперс уикли". Как потом выяснилось, на войне
он не был и пороха не нюхал. Он просто собирал наброски, которые присылали
с войны другие художники, и делал с них гравюры в своей мастерской на
Четырнадцатой улице. Само по себе это, конечно, не было преступлением. Но
когда люди восхищались его работами, думая, что они выполнены под
обстрелом, он не говорил им, что единственные враги, которые когда-либо его
обстреливали, - его кредиторы. Гарри обожал дурачить людей и врал просто
так, из любви к искусству. Предки Уилрайта в течение почти двухсот лет были
церковными проповедниками, холодно вещавшими с амвонов, и я никогда не
поверю, что поза иронического превосходства, которую принял Гарри, не была
в какой-то степени конечным выражением снобизма его новоанглийских предков.
В противоположность Гарри, холодное несогласие Мартина, его
диссидентство были честными, чистыми и глубоко типичными для всего его
поколения. В Мартине чувствовалась цельность. Когда в его глазах появлялось
выражение раненого зверя, было очень трудно отделаться от впечатления, что
тот же взгляд выражает безумную надежду, что пройдет секунда и мир