"Э.Л.Доктороу. Всемирная выставка" - читать интересную книгу автора

из конца в конец квартала. Пятнуха на глаза не попадалась. От ужаса ее
потерять мое маленькое сердце отчаянно забилось.Мы то бежали, то шли, и мать
засыпала меня вопросами: не видел ли я, в какую сторону она побежала? Как
это я не заметил, когда она сорвалась? Все спрашивала и спрашивала. Приговор
ясен. Мать ужасно на меня рассердилась. В то же время она выразила надежду,
что Пятнуха сбежала наконец окончательно. "Глаза бы мои больше ее не
видели!" - в сердцах проронила мать.
Вот так вот она всегда: чуть что случись, сердится и на того, из-за
кого случилось, и на того, с кем.
Я чуть не плакал. И вдруг вижу: Пятнуха переходит авеню Маунт-Иден от
"Овала" к большому парку. Поводок волочится по земле.
- Пятнуха! - Мы бросились через сччччччччулицу. - Пятнуха! - кричал я.
Она - ноль внимания. А на нее мчится автомобиль. Машин она никогда не
понимала. Вот и опять - застыла посреди дороги. Вдруг она легла на брюхо,
вся расплющилась, морду вжала между лапами, и машина проехала над нею.
- О господи! - вырвалось у матери. Мы перебежали "Овал", выскочили на
дорогу. Машина - "нэш" или "гудзон", я толком не разглядел - не
остановилась. Водитель Пятнуху даже не заметил. Она как плюхнулась, так и
лежала - не шевельнувшись. Только глядела на нас снизу вверх своими темными,
с застывшим в них ужасом глазами. Из ее спины был выдран большой клок
шерсти. Поскуливала. "Пятну-ушечка!" - протянула мать, опустившись на колени
и обнимая собаку, которую сама же и презирала. Дрожа, Пятнуха поднялась на
ноги. За исключением того клока шерсти, она, в общем-то, была как новенькая.
Пятнуха послушно засеменила к дому за нами следом, а я сжимал огрызок ее
поводка обеими руками.
Машины тогда делались с большим клиренсом, это и спасло собаку. Мы все
наперебой хвалили ее за недюжинный ум, проявленный в критический миг перед
надвигающимся автомобилем; то, что она проявила глупость, вообще оказавшись
на пути этого самого автомобиля, не упоминалось. Мать смазала ей ссадину
вазелином, и через час уже казалось, будто ничего не произошло.
И я опять отправился глазеть на Смита. Он работал неторопливо и
размеренно, как всякий опытный трудяга. Увезя последнюю тачку с углем,
вернулся и окатил тротуар из шланга. Большая клякса черной пыли
растворилась. Потом, восстановив кругом чистоту и порядок, Смит медлительно
удалился в свой полуподвал.
Стояла тишина, я сидел на крыльце один. Моя собака была вне опасности.
Сидя на ступеньке, я смотрел на мирную, сверкающую улицу. Теперь, когда этот
пронизанный солнцем день уходил, казалось, что исторического явления
грузовика с углем не было вовсе и что невесомый свет, переливчатость водяных
брызг - как ни крути, суть главные силы, правящие вселенной.
Есть где-то пленка - черно-белая, восьмимиллиметровая, и там запечатлен
момент, когда по поручению брата я должен был держать заводную пружинную
кинокамеру "Универсаль", которую однажды принес и подарил нам отец. Камера
была не больше пачки сигарет, хотя и много тяжелее. Моей задачей было жать
на кнопку, снимая Дональда и его друзей, собравшихся на солнышке вокруг
Пятнухи перед складчатыми дверьми соседнего с нашим домом гаража. Сперва
сцена степенна: ребята сидят и стоят на коленках, собравшись, будто игроки
команды вокруг своего талисмана4. Пятнуха лает и дергает поводок, который
Дональд еле удерживает. Кто-то машет рукой, все улыбаются, но тут Пятнуха
прыгает, сшибает наземь одного из стоявших на коленках, и вскоре все валятся