"Э.Л.Доктороу. Всемирная выставка" - читать интересную книгу автора

на моей спине, в другой сжимал повод, а фотограф суетливо устанавливал свою
камеру. Я ощущал подрагивание животной лошадиной жизни у себя между ногами;
прежде я никогда на лошади не сидел, совать ноги в стремена отказывался.
- Спусти меня! - закричал я и поднял такую возню с корчами и
соскальзыванием, так бился и брыкался, угрожая свалиться с седла, что пони
тоже не устоял на месте - клип-клоп, клип-клоп пошел кругами по тротуару.
Теперь фотограф принялся его успокаивать, похлопывая по шее и ероша гриву, а
отец, поддерживая меня под мышки и не снимая с седла, уговаривал:
- Нормально! Не видишь, что ли, с тобой все нормально! Смотри, какой
пони маленький, он тебя сам боится больше, чем ты его. Ну не кричи так,
перестань орать, с тобой все нормально, бояться нечего, ну давай, ну ты ведь
можешь, ну хоть попытайся!
Со мной так всегда: сперва меня впихнут по самое горло в какой-нибудь
тесный, едва не удушающий футляр, подгоняя под идеал матери, а потом отец
побуждает взлетать к высотам отваги и предприимчивости.
В отчаянии я пошел на компромисс. Ладно, снимайте меня на фото, но на
моем велосипедике, а не на пони.
До сих пор у меня хранится этот снимок. Мои ручонки на руле. Ноги на
педалях высоченного переднего колеса. На мне однотонный шерстяной
костюмчик - куртка и рейтузы из жесткой шерсти. Берет лишь чуть-чуть сбился
набок. Я позволяю запечатлеть себя обожаемого, себя приодетого. На вид
приятен: открытое лицо, светлые волосенки и наученно улыбаюсь; но улыбаюсь
только чуть-чуть, как бы на пробу, настороженно, в порядке задабриванья -
выйдет так выйдет, а нет - ноги на педалях, нажал, и ходу.
Не то чтобы я был строптив, не следовал советам и поучениям и не
стремился бы занять свое место в жизни. Но каждое из моих божеств вещало с
разной силой и призывало к разному. Вокруг все являло пример отчаянной
борьбы за выживание, однако где уверенность, что ведешь ее правильно, когда
в голове разноголосица противоборствующих доводов; поди угадай, где пределы
погрешности, каково поле допуска, за которое выходить нельзя.

9

От отца и от матери протягивались как бы два крыла нашей семьи, однако,
неравные по силе, они делали полет неустойчивым. Мои дед и бабка по отцу
были не из обеспеченных, они жили в трехкомнатной квартирке в нескольких
милях к северу от нас. Но они были едины, самодостаточны, полны достоинства
и гордости своими детьми (кроме отца у них было еще двое: мои тетки Френсис
и Молли), и почти по любому поводу у них были четкие воззрения. Мы ездили к
ним по Магистрали на красно-черном автобусе с длинным капотом, сдвоенными
задними колесами и прикрученными к задней стенке на цепях запасными шинами;
переключение передач давалось ему весьма мучительно. Ехать мне нравилось,
однако, прибыв, оставалось вытерпеть еще и сам визит. Не то чтобы я не любил
деда и бабку, это были радушные маленькие старички, они мне улыбались, лезли
со всякими вкусностями и поцелуями. Но таилась там и опасность. Бабка
любовно расстилала на большом темном столе в их гостиной кружевную скатерть.
Для чаепития выставляла свой лучший сервиз - светло-зеленый, с узором из
яблочных долек, выкладывала печенье "Юнида", домашний сливовый джем с
гвоздикой, вдобавок ставила большую хрустальную вазу фруктов и вазу поменьше
с фисташками. Мы тоже частенько приносили торт, купленный в кондитерской.