"Э.Л.Доктороу. Всемирная выставка" - читать интересную книгу автора

прощался с войсками. Нам больше нравилось смотреть радиошоу. Под открытым
небом устраивались встречи знаменитостей с поклонниками, туда совершенно
бесплатно пускали всех желающих, и это передавалось по радио. Однажды мы
попали на встречу с великим Бейбом Русом24, видели, как он сам, собственной
персоной стоит перед микрофоном (жаль только, что не в бейсбольной форме, а
в обычном двубортном костюме с галстуком), что-то с запинками читает по
бумажке, ведя викторину, в которой участвовало несколько счастливчиков,
выдернутых из окружающей ребячьей толпы. На самом-то деле его бейсбольная
звезда была уже на закате. А все же интересно: во-первых, можно было
выиграть до пяти долларов, а во-вторых, сам Бейб давал советы, как надо
жить. К концу он уже похрипывал, его волосы растрепались и галстук давно уже
был приспущен, но он продержался. А ведущий со своими плакатиками, которые
он поднимал, когда требовался приветственный вопеж, был нам не нужен;
заткнуть нам глотки - вот что было трудней.
Во время такого рода вылазок я любил зайти в отцовский магазин, если
оказывался поблизости, и похвастать им перед друзьями. "О! - восклицал отец,
увидев меня в дверях. - Кого я вижу!" Запросто можно было застать там и
Дональда - он там частенько появлялся, помогал расставлять на полках товар,
да и дядя Вилли, глядишь, стоит у телефона, принимает заказ. Приятелей я
предупреждал, чтобы не шумели. Мы ходили среди покупателей, я все показывал
друзьям и шепотом давал пояснения.
Центр - это была отцовская вотчина. Отец там был властелином - так, во
всяком случае, я себе представлял. Каждый день он уезжал туда в метро,
подобно ныряльщику, который в большом железном колоколе отправляется в
глубины океана, там что-то находит и приносит наверх. Неугомонная отцовская
фантазия затопляла по вечерам дом, как приливная волна, и оставляла на наших
берегах сокровища, добытые в глубинах: билеты в оперу, книги по искусству,
журналы, газеты, маленькие, плохо отпечатанные журнальчики радикального
толка, а то и неожиданную новинку - электрические часы со светящимся
циферблатом или замечательный набор серебристых электрических вагончиков. Но
лучше всего было, это когда он на целый день брал меня с собой в центр.
Можно было настежь распахнуться навстречу хаосу взрослой цивилизации: я
знал, что отец отыщет для меня в ней порядок. Он показывал на здания,
говорил, как они называются, и рассказывал, что в них делают, объяснял мне
разницу между улицами и авеню25, описывал маршруты трамваев, распознавая их
по буквам, выставленным у них спереди, безупречно знал, как куда пройти,
знал, где что купить, в чьем магазине товары лучше, знал, на что какие цены,
в общем, знал все. Улицы отец переходил самыми партизанскими способами,
смело пересекая потоки несущегося транспорта, и при этом не терял
элегантности. Когда в центр меня привозила мама, она с несвойственной для
нее уступчивостью всецело подчинялась решениям отца - здесь правил он. Этот
огромный каменный город он любил - любил до того, что перехватывало дыхание,
до того, что на лице у него расплывалась блуждающая улыбка. Глядя на отца, я
понимал, что у него в сознании хранится изначальный образ, план, ключ к
пониманию этого города. Мне город представал в неразберихе, ошеломлял
грохотом, сумбуром непонятной суеты: там отбойными молотками дырявят
мостовую, тут, сгрудившись, объезжают какое-то препятствие грузовики и
легковушки, мимо проносятся желтые такси с фонариками над крышей, за ними
двухэтажные автобусы, а в гавани гудят басовитыми голосами огромные
пароходы; но на самом-то деле в этом есть некий смысл, все это служит местом