"Э.Л.Доктороу. Всемирная выставка" - читать интересную книгу автора

подпольной однодневной лотереи. Брат не говорил со мной о таких вещах. Когда
мать узнала, почему он приходит домой из школы так поздно, она
встревожилась. Она весьма не одобряла Дональдовых друзей и не упускала
случая высказать это. "Что ж, теперь, значит, в хулиганы подались, -
хмурилась она. - Ничего удивительного. Будешь болтаться около этой лавки,
кончишь вместе с ними на скамье подсудимых".
Дональда обижали эти ее пророчества, но ничего не менялось. Его зеленые
глаза непокорно посверкивали. Я всегда думал (как и мать, впрочем), что
жизнь, которую ведет Дональд, достойна всяческого уважения: получает хорошие
оценки, в субботу целый день работает, занимается музыкой. Однако,
наслушавшись причитаний матери, я вообразил, что он вот-вот угодит в тюрьму.
Как-то под вечер я осторожненько подобрался к злополучной лавке и стал
наблюдать, выбрав для этого безопасную позицию на другой стороне улицы, в
булочной Мортона.
Я увидел своего брата и его друзей в окружении мальчишек и девчонок
постарше. В их толкучке не затихало движение. То кто-нибудь облокотится о
газетный прилавок рядом с кондитерской, то сядет на подножку стоящего
неподалеку автомобиля. Один мальчишка схватил какую-то девчонку сзади и стал
с ней бороться, облапил ее, а она повизгивала и при этом хохотала. Двое
мальчишек принялись боксировать, но не всерьез, кулаки их молотили воздух. Я
увидел, как Дональд, залихватски покуривая сигарету, заговорил со
светловолосой девчонкой. В этот момент он вдруг почему-то поглядел на меня,
и наши взгляды встретились, всего на какой-то кратчайший миг. Но даже через
улицу я безошибочно прочел в его взгляде: не дай бог, донесешь - все, жизни
твоей конец.
Все это, вместе взятое, заставило меня задуматься. Мой брат менялся на
глазах, однако в себе я, хоть тресни, никаких перемен на замечал. Судя по
отражению в зеркале, ни капельки я не вырос, да и не ощущал себя ни старше,
ни как-нибудь еще по-иному. А у Дональда меж тем над верхней губой появились
жиденькие усики. Его голос стал гуще. Настроение у него теперь то и дело
менялось и усилилась страсть к музыке. Вместо платы за работу он стал брать
у отца пластинки - коллекционировал. Играть стал лучше - уже не случалось,
как, помнится, было раньше, мучительных пауз, когда посреди пьесы вдруг вся
жизнь замирала и мы ждали, пока Дональд отыщет клавиши для следующего
аккорда. Закончив разучивать урок, он доставал свою музыкальную тетрадь,
куда выписывал из одолженных у отца нот мелодии в стиле свинг, и играл
что-нибудь оттуда. После смерти бабушки дядя Вилли из нашего дома переехал -
снял маленькую квартирку на Вест-Сайде в Манхэттене, неподалеку от
музыкального магазина в Манеже. В результате Дональд опять поселился в своей
комнате и повесил на стенку подаренное дядей знамя - "БИЛЛИ ВИН И ЕГО
ОРКЕСТР", - золотом на пурпуре горящий вызов, символ непреклонной решимости,
словно это он, Дональд, предупреждает мир, мол, готовьтесь, иду на вы.
Однажды в канун Нового года родители собрались идти в гости, и
произошла битва - Дональд не желал больше сидеть со мной, как бывало во все
прошлые новогодние праздники. Ему хотелось самому пойти на вечеринку к
друзьям. На моем отце в тот вечер был фрак, а на матери длинное
бледно-голубое платье с кружевными рукавами. Глаза родителей блестели от
приятного предвкушения, а меня при виде их приготовлений охватило чувство
заброшенности и печали. Отец обвязывал себя черным атласным кушаком. Вести
переговоры с Дональдом он предоставил матери. Я погрузился в разглядывание