"Э.Л.Доктороу. Всемирная выставка" - читать интересную книгу автора

вечера в вечер. Думал над тем, как это получается - изображать так похоже
стук копыт мчащейся галопом лошади, вой и грохот воздушного боя, треск
ломающейся табуретки, которой кто-то кого-то огрел по башке, скрип канатов у
портового причала в загадочном восточном городке и тому подобное. Но чаще я
обдумывал передачи скорее с точки зрения географии, которой меня здорово
обучили; при том, что места действия постановок были намечены едва-едва и о
них сообщалось то в двух-трех словах пояснения, то проскальзывало что-то в
авторской ремарке, то скупым намеком мелькал какой-нибудь звуковой эффект,
для меня все, что касалось географии, блистало самыми красочными деталями.
Вот Запад, вот глубокое и необъятное небо для полетов, вот Восток, вот
Европа, и между ними опасные морские просторы. Иногда я воображал, будто
подушка у меня под головой - это один из тех злодеев, что населяют
экзотические страны, сумевший каким-то образом пробраться в Бронкс. Я
вступал с ним в рукопашную, лупил его, при этом должным образом пыхтел и
хрюкал; подчас дело шло к его победе, но из последних сил я кидал его через
себя в воздух, и в падении его настигал мой неотразимый и решающий удар.
Как ни странно, в те редкие вечера, когда отец бывал дома, вновь
утверждалось некое подобие дисциплины. Большинство постановок он считал
жуткой мурой. "Ты бы лучше книжку почитал", - ворчливо ронял он, хотя
прекрасно знал, что книги я читаю непрестанно. Сам он слушал международных
обозревателей - например, Кальтенборна, и я не мог взять в толк, зачем он
это делает, если они его так раздражают. Когда говорившееся становилось
совсем уж непереносимым, он в ярости выключал радио, но в следующий раз
непременно снова включал и выискивал в эфире очередной международный обзор.
Единственной программой, устраивавшей всю семью, была "Спрашивайте -
отвечаем" - радиовикторина, где вопросы задавали по-настоящему трудные, а
знатоки, приглашенные отвечать на них, собирались действительно знающие.
Главное удовольствие от слушания этого шоу было в том, что, когда слышишь
вопрос, кажется, что никто, ну никто не может знать на него ответ, и тут же
кто-нибудь из знатоков залпом выдавал все как по писаному, причем в его
устах объяснение казалось совсем простым. Каждый из них обладал знаниями в
своей области, на которую осведомленность остальных не распространялась, а
собранных вместе их было трудновато сбить с толку. Тот, кому это удавалось,
то есть если присланный им вопрос ставил-таки знатоков в тупик, удостаивался
премии в виде многотомной "Британской энциклопедии". Слушать эту программу
мы усаживались все вместе. Подчас, когда темой становилась музыка, политика
или история, отец угадывал ответ быстрее знатоков.
Я очень любил, когда мы втроем что-нибудь делали вместе. Однако если
отец с матерью перед этим ссорились, то наш совместный поход куда-нибудь или
какое-нибудь совместное дело оказывалось всего лишь тем, что они называли
перемирием. Хмурые и сердитые, они не разговаривали друг с другом, а я
приставал то к одному, то к другой поочередно, пока не заставлю их собраться
и выйти из дому, причем отец делал вид, что потворствует желанию матери, а
мать - что уступает отцу. На самом же деле все затевал я. И в результате мы
шли в кино. В жаркий вечер посидеть в кино, где воздух охлаждается, бывало
просто необходимо. Мне даже все равно было, что там шел за фильм, потому что
матери нравились любовные мелодрамы и мюзиклы, а отцу - то, что называется
серьезным кино. На экране пели друг перед другом Жанетта Макдональд и
Нельсон Эдди, а я просто сидел и тихо радовался прохладе, а также тому, что
в темноте по обе стороны от меня сидели мои родители и - кто знает? - может,