"Хаймито фон Додерер. Дивертисмент N VII. Иерихонские трубы" - читать интересную книгу автора

мирно беседующим в прихожей с госпожой Идой, меня впервые посетило что-то
вроде дурного предчувствия.


Как раз в эти дни госпожа Ида мне рассказала, что одна ее давняя
подруга тяжело больна. У этой семидесятипятилетней дамы болела нога, это
было какое-то поражение периферических нервов, да к тому же она страдала
еще сердечной недостаточностью и часто бывала не в состоянии даже
пошевелиться. И все же, хотя она и жила совсем одна в сравнительно большой
квартире, она упрямо возражала против сиделки. Так что госпоже Иде
приходилось самой о ней заботиться. К счастью, теперь, когда ее
собственное хозяйство не требует ее постоянного присутствия, это было все
же возможно. Когда боли в ноге усиливаются, больную мучают приступы
страха, и в эти минуты она особенно боится оказаться одна. Все это госпожа
Ида рассказывала, а я покорно слушал. Со вниманием. Но при этом с каким-то
чувством досады. При всем внешнем буйстве своей жизни внутренне я ощущал
себя скорее мертвым, чем живым, и осознал я это именно тогда, сидя на
кухне и слушая рассказ госпожи Иды. Даже более того, я почувствовал страх,
страх перед чьим-то карающим гневом, который может меня вдруг вырвать из
нынешнего моего существования, погрузить в болезнь и старость. Да, пока
милая моя соседка говорила, я чувствовал, что от смерти меня отделяет лишь
тоненькая перегородка, которую может разрушить любая случайность.


У меня в комнатах речь снова зашла о "прелестной соседушке", о "мышке"
- как ее уже успели здесь прозвать. Разговор почему-то упорно вертелся
вокруг этой темы, причем настойчивее всех его поддерживал тот молодой
человек, который до этого разговаривал в прихожей с госпожой Идой. Я
сказал "поддерживал", а теперь мне уже представляется, что уместней было
бы сказать "подстрекал" к нему. Доктор Прецман, мне казалось, тоже, как
говорится, поддавал жару. Фамилия госпожи Иды вызывала у них почему-то
смутные ассоциации с Ветхим заветом. А после того, как один из
присутствующих произнес слова "Иерихонские трубы" - слова эти возникли
внезапно в какой-то злосчастной связи, и их подхватили собутыльники, - вся
ситуация совершенно неожиданно обнаружила свою оборотную сторону, словно
перевернули медаль. Иерихонские трубы. Эти наши слова знаменовали беду. Я
понял, что имею дело с уже созревшим чудовищным заговором. Какой-то гость
крякнул, чтобы раззадорить и тех, кто был еще в нерешительности: мы должны
доказать, на что мы все без исключения способны, нам надо превзойти самих
себя, мы устроим спектакль, пусть знают, с какой легкостью мы готовы
проделать нечто совершенно невероятное.


Сопротивлялся я очень слабо; я чувствовал себя совсем потерянным, как
бы парализованным. К тому же в глубине души я, может быть, надеялся, что
наша затея, которая теперь с такой поспешностью приводилась в исполнение,
вдруг выбьет затвор из плотины, которая все это время перекрывала поток
моих жизненных сил, выбьет именно благодаря своей, так сказать,
чрезмерности. Тот молодой человек, который здесь уже дважды упоминался,
безотлагательно обратился за содействием к городскому оркестру. И вот они