"Хаймито фон Додерер. Дивертисмент N VII. Иерихонские трубы" - читать интересную книгу автора

удалось выгородить.



4

Однако затвор все это не выбило. Тут мой расчет не оправдался. И все же
нет прямой связи между только что рассказанным - хотя естественно было бы
это предположить - и тем, что вскоре после всех этих событий я поменял
место жительства. Впрочем, это мое переселение было временным. Просто один
мой друг, художник Роберт Г., уехал на несколько месяцев в Париж. Я
охранял теперь его жилье. Он настоятельно просил меня об этом, он очень
хотел, чтобы я жил это время у него. А мне, при моих сомнительных
обстоятельствах, это предложение было как нельзя более кстати... Я ведь
всерьез считал, что проклятый затвор выбит, и изменение внешних условий
жизни казалось мне весьма желательным, чтобы это подчеркнуть. Кроме того,
в том доме, где я жил, я себя в каком-то смысле, конечно,
скомпрометировал. Ведь наше поведение и вправду было совершенно
непотребным. Все это должно было быльем порасти. Я задумал начать новый
этап жизни. Я, собственно говоря, полагал, что это получится благодаря
моему переезду и прекращению попоек (от своих собутыльников я удрал на
самую окраину города, трудно было предположить, что сюда кто-нибудь из них
притащится или приползет). Вечно впадаешь в заблуждение, будто жизнь можно
разделить на периоды исходя из собственных критериев, путем улаживания
чисто внешних обстоятельств и нравственной перестройки. Таким образом ты
вырываешь себя из одной ситуации лишь затем, чтобы тут же оказаться в
другой.


Я отправил прислугу с какими-то вещами в мастерскую своего приятеля и
велел к вечеру натопить: ведь еще стояла зима, хотя и мягкая.
Когда я пришел в мастерскую, было уже темно. Прислуга из лучших
побуждений перестаралась, чересчур натопила, в помещении было жарко, как в
инкубаторе. Я знал, что в застекленной скошенной части крыши в железных
переплетах рам есть две большие фрамуги, и я открыл обе. Ворвавшийся
воздух был влажным. Я представил себе, что нахожусь за чертой города,
недалеко от реки, но высоко над водой. Мастерская мне нравилась, хотя я
чувствовал в ней какую-то строгость. Дело тут, вероятно, заключалось в
том, что художник не принадлежал к числу моих собутыльников - впрочем, для
человека искусства это почти само собой разумеется. Длинный рабочий стол у
окна, сделанный из грубо оструганных досок и черных четырехгранных тумб,
явно видал виды. На одном из его концов нужные для работы предметы были
разложены в своего рода боевом порядке (впрочем, здесь вообще царил
порядок). Взгляд мой упал на три карандаша, отточенных, как иголки,
лежащие строго параллельно друг другу. Я не решился бы к ним прикоснуться,
так аккуратно они были положены. Картин здесь не было, нигде ничего не
висело. Может, он все отправил или взял с собой - ведь в Париже у него
была выставка.