"Григорий Устинович Дольников. Летит стальная эскадрилья (про войну)" - читать интересную книгу автора

Закрепился не случайно: многие еще слова у меня получались по-белорусски.
В атаку пошли всей шестеркой: противника надо ошеломить сразу, перепутать
его строй, разогнать - тогда и работать веселей. Сближаемся. Стрелки с
"юнкерсов" не выдерживают, открывают по нас огонь. Дистанция велика - не
попадут. Еще несколько секунд, еще... Фашисты сдают: несколько "лаптей"
оставляют строй и уходят. И все-таки их много против нашей шестерки.
Вокруг, словно на кладбище, одни кресты...
Лавицкий уже нацелился на ведущего группы. Тот, видно, понял его замысел -
заюлил. Но комэск наш двух атак по одному самолету не делает.
- Бери ведомого... - только передал он мне, и тотчас ведущий "юнкерс" от
длинной и точной его очереди как-то сразу сник, закачался и, объятый
пламенем, камнем пошел вниз.
Нажал гашетку и я. "Лапоть" летит. Одна очередь, другая... Эх, какая же
охватила досада, когда едва не перед самым носом "юнкерс" мелькнул
крестами и ушел от меня глубоким переворотом!
Ищу Лавицкого. Тот наблюдал за мной и передал, чтоб работал по ведущему
следующей группы.
- Да бей ближе!
Бой нарастал. Сбиты уже три гитлеровские машины. Разговоров стало меньше -
идет работа. Иногда только раздается знакомый голос:
- Валька, внимательней! Сзади!
- Готов, гад!..
Появились "мессершмитты". И вот в напряжении схватки послышалось:
- Женьку подожгли, сволочи. Прыгай, Женя, прыгай!
Женя Денисов - мой хороший друг. Перед вылетом мы дулись с ним в "козла" и
не доиграли спорную партию. Невольно пробежала тревога: неужели убит?
Атакую ведущего очередной группы. Стало труднее: "худые" прикрывают своих.
500... 400 метров... Стрелок строчит, не жалея снарядов. С 200 метров даю
по нему очередь - он замолкает. Следующая очередь - "юнкерс" задымил, но
продолжает лететь. Надо добить. Жму на гашетку - и вдруг...
Как часто мне придется перебивать воспоминания этим неожиданным "вдруг"!
Впрочем, ведь и вся наша жизнь то и дело прерывается случайностями. А
тогда у меня замерли пушки. Я перезарядил их для убедительности - тишина.
"Юнкерс" же, плавно развернувшись, пошел на запад. Ну разве можно было
упустить!..
И я гонюсь за дымящимся шлейфом. Таранить! Пристраиваюсь снизу, совсем
близко. Рассмотрел даже стрелка, уткнувшегося головой в прицел: значит,
готов. Оставалось поддернуть самолет - рубануть винтом по стабилизатору. И
вот уже беру ручку на себя, жду удара... Но машина вздрогнула всем
корпусом, вздыбилась, как сраженный пулей боевой конь, потом, клюнув
носом, нырнула вниз.
- Горачий, горишь!.. - слышу голос Лавицкого. И тут же с земли доносится:
- Маленькие, молодцы! Продержитесь... - И все смолкло.
Ничего не вижу. Бешено несется по кругу земля. Понял, что в штопоре. Даю
рули на вывод - не реагируют. Значит, перебито или уже перегорело
управление. Надо быстрее оставлять машину. Огонь уже обжигает руки, лицо,
дымится комбинезон. Сбрасываю дверцы кабины и пытаюсь выбраться, но
страшная сила вдавливает меня в сиденье. Пока возился в беспорядочно
падающей "Кобре", вытяжное кольцо парашюта зацепилось за что-то - купол
начал вылезать из-под меня. Еще секунда - и меня словно ветром сдуло.