"Юрий Домбровский. Новеллы о Шекспире" - читать интересную книгу автора

что ему понадобилось в этой истории? Хочется быть повешенным на одной
перекладине с графом? Тьфу, противно даже! Актеришка! Клоун! Сочинитель
стишков! Вчерашний дворянин! И тоже лезет туда же. Герб получил - так ведь и
на нем написали (смеха ради, конечно): "Не без права". Потому что какое
право у него на этот герб? И кому понадобится его шпага? Нет, дома, дома он,
конечно. Сбежал и ставни закрыл. И вдруг она вспомнила, каким видела его из
окон. Он шел спокойнее даже, чем всегда, молчаливый и равнодушный ко всему,
но именно эта неподвижность и произвела на нее впечатление полной
обреченности. Разве не поверилось ей тогда, что вот как он шел, так и дальше
пойдет? И тем же шагом, неторопливым, мирным, спокойным, взойдет на
ступеньки королевского дворца и обнажит свою почти бутафорскую шпагу, данную
ему только вчера по каким-то сомнительным правам.
Она вдруг подумала, что целый вечер занимается им, и встала. Зло
толкнула стул, стул упал. Она не подняла его, а постояла над ним, раздумывая
о чем-то, и вдруг окончательно решила, что ей не хочется видеть этого
Ричарда. Она села опять, крепко, по-мужски, опершись на подлокотник, и
задумалась. Да, вот Шекспир. У него были мягкие, удлиненные руки, настолько
нежные, что нельзя было поверить в их силу, - такая широкая, крепкая ладонь.
Однажды он долго смотрел, как она играет, и когда она устала и поднялась с
места, он тоже сел к клавесинам. Он взял только несколько аккордов, сильно и
плавно, но она сейчас же поняла, как гибки и умелы его пальцы. И когда потом
она осторожно взяла его за руку, только чуть-чуть выше запястья... Но вот,
кажется, с этого и началось. Еще ее почему-то раздражала донельзя большая
плоская серьга. Она глядела на нее, и обязательно хотелось дернуть его за
мочку. Ей обязательно нужно было бы стать его любовницей. Какое это
упущение, что она не стала! Первый раз она сказала правду Пембруку, и тот,
кажется, в первый раз не поверил ей. Она даже и сама не понимала, как так
случилось, что с этим человеком не жила? Какие у нее были тогда соображения?
Зачем ей было это надо?
Становилось все темнее и темнее; изнемогая от разнородных мыслей, она
закинула голову и до хруста заломила руки за спиной... У него такие сильные,
грубые руки, не нежные, а грубые. Это зря она вспоминала, что они нежные и
мягкие. У него в последнее время было такое жесткое, прерывистое дыхание.
Так дрожал голос, когда он говорил с ней. Она видела: ему и дышать было
трудно в ее присутствии. И это она сделала, она, она! Однажды она стала
перевязывать ему палец, а царапина была старая, засохшая, совсем не нужно
было ее перевязывать, но их руки были соединены, ей казалось то кровь
переливается из сосуда в сосуд. Другой раз вышло так: он надкусил яблоко, но
есть не стал, положил на стол, а она взяла это яблоко и так просто, как
будто это следовало само собой, откусила тут же, где и он. Так они съели это
яблоко. Вот тут-то она и увидела - он вцепился руками в крышку стола, и ему
трудно дышать. А какие стихи он писал после! С ума сойти. Тогда ей было
смешно, а теперь просто жалко его. А жалость-то у нее всегда была самым
сильным чувством. Когда она жалела, она могла пойти на что угодно - на
связь-то во всяком случае.
Она встала и прошлась по комнате.
Свеча коптила.
Грязный полог над гнусной, скрипучей кроватью выглядел сегодня особенно
мерзким в этом желтом, расслабленном свете.
Она подошла к окну, подняла и опустила зачем-то занавеску.