"Юрий Домбровский. Записки мелкого хулигана" - читать интересную книгу автора

*В собачников - в тех, кто с собак шкуры дерет.

- Ясно, - ответил я.
Этот разговор я потом вспоминал не раз, когда встречался на улицах со
своими бывшими товарищами по лагерю; все диверсанты, шпионы-террористы,
агенты иностранных разведок либо получали пенсии, либо были реабилитированы
посмертно (иногда даже с некрологами). Это все были полканы! Временно
исполняющие обязанности волков!
(Не могу забыть только один случай, хотя тут он как будто и ни к чему.
Во время моих долгих и тягучих хождений по мукам я почти всегда встречал
одну женщину. Мы с ней часами сидели в коридоре - я просто засматривался на
нее: такое у нее было замкнутое, холодное лицо. Я еще суетился, советовался
с кем-то, что-то там строчил, она сидела молча. И вот раз я встретил ее у
входа. Она шла развинченной походкой, пошатывалась, лицо у нее было мокрое,
но она улыбалась. "Поздравьте меня, - сказала она счастливо. - Все. Муж
реабилитирован посмертно!")
А что сталось с волками? А почитайте-ка их заграничные мемуары.
Такова вторая беда карательных кампаний: еще полбеды, что невинные
гибнут, но вот что с врагом-то делать? Ведь для него нет времени более
благоприятного, чем такая пора - пора взбаламученного моря. Работать в
"мутной воде" - ведь это мечта всех преступников.
"Выявлять, пресекать, хватать, судить, да нет, что там судить? И
милиции хватит, - верещат газеты, - мягки законы, малы сроки, недостаточны
санкции. Давай, давай, давай! Товарищи домохозяйки, на вас вся надежда.
Бдите, заявляйте, пишите! Товарищи соседи..." И вот уже все, что не нравится
обывателю в квартирных склоках, начинает называться вредительством,
агитацией (в 1938-м), антиидейностью (в 1946-м), космополитизмом (в 1949-м),
тунеядством (в 1962-м), хулиганством (в 1966-м)*.
*В соответствии с этим хочется припомнить: в 1936 году был выписан
ордер на арест Домбровского - русского, в 1939-м - Домбровского - поляка, в
1949-м - Домбровского - еврея, а в приговоре всегда стояла уж настоящая
национальность.

В истории советской литературы был такой печальный случай: один великий
русский поэт дал пощечину крупному писателю - публично. Демонстративно.
Нарушая порядок в учреждении. Что было бы с ним сейчас при нашей судебной
практике? Конечно, он предстал бы перед той же Кочетовой, и она спросила бы
его: "Как? Поэт? Мандельштам? Осип Мандельштам? Никогда не слышала!..
Маяковский, Есенин - этих да! Ну вот вам десять суток, и сделайте для себя
выводы". Обязательно она так бы сказала ему.
Писатель моих лет дал в морду молодому наглецу, который обозвал его
старой сволочью. (Почему он долго занимал телефонную кабину.) Собралась
общественность. Старика и парня доставили в милицию. К счастью, это было год
тому назад, и дежурный тоже попался правильный, но сейчас все было бы иначе,
и на одного старого, но мелкого хулигана в Москве стало бы больше. А кто от
этого выиграл бы? Советское общество? Моральный кодекс? Краснопресненская
пересылка? Выиграла бы, конечно, оперативная сводка, та страшная черная
галочка, которая вечно сопровождает такие кампании и орет на весь Союз о
победе над преступностью! Выиграл бы самый плохой человек из всех - мелкий
хлесткий фельетонист - судья, осуждающий без суда и следствия*.