"Юрий Домбровский. Записки мелкого хулигана" - читать интересную книгу автора


* "Нигде а мире ни один журнал, ни одна газета не осмелились бы публике
навязать свои приговоры по делу, которое еще только будет рассматриваться
судом и которое им самим известно только по слухам и сплетням", - так писал
секретарь Верховного Уголовного суда Есипович, но в 1864 году!

Итак, вот остальные беды нынешней кампании.
1. Отсутствие судебного и надзорного контроля над органами порядка. Это
дает возможность выдавать за мелкое хулиганство все что угодно - любую
неприязнь, ссору, столкновение. Это условие, при котором легко сводить
личные счеты и выживать соседа. Это практика доносов и петиций. Это суд
коммунальной кухни и лестничной клетки, которая называет себя
общественностью. (Вот оно: "Давай, давай!")
2. Расширительное толкование законов: оно возвращает нас к юридическим
теориям Вышинского, к объективному вменению, к осуждению по аналогии.
Пример тому - дела о тунеядцах. Все мы помним печальное дело Бродского.
Печальное хотя бы и по последствиям для всех нас, по резонансу, который оно
вызвало в мире. Не очень давно в "Известиях" писали о высылке из Москвы
такой тунеядки: дочь по уговору сестер и братьев ушла с работы, чтобы
ухаживать за умирающей матерью (рак). Кроме этих двух пожилых женщин -
умирающей и ухаживающей, в квартире никого не было. И вот все-таки одну из
них оторвали от смертного одра другой и угнали в Сибирь, а другую оставили
умирать. Прокурорского протеста не было. Каждый умирает в одиночку - вот,
наверно, мораль прокурора. И совсем недавно в "Литературной газете" появился
любопытный материал. "Общественность" какого-то дома требовала высылки
нескольких соседей: образ жизни их, их интересы, их знакомства не помещались
в сфере понимания этих соседей. То же формальное затруднение, что тунеядцы
эти каждое утро вскакивают в восемь часов и несутся на службу, они обошли с
гениальной легкостью. Одна старая общественница (вот уж поистине "зловещая
старуха") вывела такую формулу: "Они работой маскируют свое тунеядство". И
для кого-то, восседавшего за столом какого-то президиума, это оказалось
вполне убедительным. Вероятно, он был просто раздавлен железной логикой:
тунеядство скрываемо... А вот общественность выявила, разглядела! От нее не
скроешься!
И еще хуже: какой-то кандидат в массовой брошюре втолковывает читателю,
что тунеядец - это не тот, который вообще не работает, а тот, кто хочет мало
работать, а получать много. Логическое ударение, конечно, на слове "хочет" -
он хочет получать много. Но ведь под эту научную формулу можно подогнать
кого угодно. Даже Федина и Фадеева! Ведь обыватель так про нас и говорит:
"Не захотел ты кирпичи таскать - стал ты бумагу марать".
Об указе о тунеядстве, о преступлении странном, ускользающем от
определения, не только не вошедшем в Кодекс, но и просто не упоминаемом в
нем (все-таки слава нашим кодификаторам - они не преступили этот рубеж),
стоило бы поговорить отдельно. И конечно, такой разговор обязательно
состоится в самом недалеком будущем. Но сейчас я пишу как раз не об этом.
Сейчас я пишу о том, что вполне ясное криминалистическое понятие проступка,
имеющего четко ограниченные юридические грани, снова на наших глазах
превращается в какую-то туманность. Все неблаговидное, с чем надлежит
бороться, предлагают окрестить хулиганством. Так кто-то через печать
советует всякое оскорбление считать хулиганством и дать право любому тащить