"Джон Донн. Стихотворения" - читать интересную книгу автора

стремился ошеломить виртуозностью своих доводов и вместе с тем с улыбкой,
как будто со стороны, следил за реакцией воображаемого читателя, расставляя
ему разнообразные ловушки. Гибкая логика аргументов целиком подчинялась
здесь поставленной в данную минуту цели, и вся прелесть веселой игры
состояла в том, чтобы с легкостью доказать любое положение, каким бы
вызывающе странным оно ни казалось на первый взгляд. (Вспомним дерзкую
проповедь вульгарного материализма и свободы сексуальных отношений.) В
дальнейшем приемы подобной веселой игры прочно вошли в поэтический арсенал
Донна и он часто пользовался ими в своих самых серьезных стихотворениях,
по-прежнему поражая читателя виртуозностью доводов и головокружительными
виражами мысли (сошлемся хотя бы на "Годовщины" или "Страстную пятницу
1613г.").
Чтобы понять такие стихотворения, требовалось немалое усилие ума.
Строки Донна были в первую очередь обращены к интеллекту читателя. Отсюда их
порой намеренная трудность, пресловутая темнота, за которую столь часто
упрекали поэта (еще Бен Джонсон говорил, что "не будучи понят, Донн
погибнет"). Но трудность как раз и входила в "умысел" поэта, стремившегося
прежде всего пробудить мысль читателя. Работа же интеллекта в свою очередь
будила и чувства. Так рождался особый сплав мысли и чувства, своеобразная
интеллектуализация эмоций, ставшая затем важной чертой английской лирики
XVII века.
В отличие от поэтов старшего поколения - и прежде всего раннего
Шекспира, - увлекавшихся игрой слов, любивших неологизмы и музыку звука,
Донна больше интересовала мысль. Конечно, и он виртуозно владел словом, но
всегда подчинял его смыслу стихотворения, стремясь выразить все свои сложные
интеллектуальные пируэты простым разговорным языком. В этом поэт стоял ближе
к позднему Шекспиру. Как и в его великих трагедиях и поздних трагикомедиях,
мысль автора "Песен и сонетов" перевешивала слово. При этом, однако,
поэтическая манера Донна была много проще и по-своему аскетичней
шекспировской. В целом для его стихов характерны краткость и точность,
умение сказать все необходимое всего в нескольких строках. Недаром Марциал
был с юности одним из любимых авторов Донна.
От лирики поэтов старшего поколения стихи Донна отличало также его
пристрастие к особого рода метафоре, которую в Англии того времени называли
концепт (conceit). При употреблении метафоры обычно происходит перенос
значения и один предмет уподобляется другому, в чем-то схожему с ним, как бы
показывая его в новом свете и тем открывая цепь поэтических ассоциаций.
Внутренняя механика концепта более сложна. Здесь тоже один предмет
уподобляется другому, но предметы эти обычно весьма далеки друг от друга и
на первый взгляд не имеют между собой ничего общего. Поэта в данном случае
интересует не столько изображение первого предмета с помощью второго,
сколько взаимоотношения между двумя несхожими предметами и те ассоциации,
которые возникают при их сопоставлении {Hunter J. The Metaphysical Poets.
London, 1965. P. 30.}. В качестве примера приведем уподобление душ любящих
ножкам циркуля, скрепленным единым стержнем, сравнение врачей, склонившихся
над телом больного, с картографами или сопоставление стирающейся на глобусе
границы между западным и восточным полушарием с переходом от жизни к смерти
и от смерти к воскресению.
Поэты-елизаветинцы изредка пользовались такими метафорами и раньше, но
именно Донн сознательно сделал их важной частью своей поэтической техники.