"Джон Донн. Поединок со смертью" - читать интересную книгу автора

всеславный Сын, избавил нас от смерти, приняв на Себя смерть; и наконец
(между этими двумя), как Бог покоя, Святой Дух, избавляет нас от всякого
смятения заранее своими благословенными запечатлениями, так что, какой бы
образ смерти ни был нам предназначен, все же этот exitus mortis будет
introitus in vitam, наши смертные врата станут входом в вечную жизнь. И эти
три мысли, наше освобождение a morte, in morte, per mortem, от смерти, в
смерти, и посредством смерти, в полной мере послужат фундаментом, опорами,
балками и стенами нашего здания, где наш Бог - Бог всецелого спасения,
потому что Ему, Господу Вседержителю, принадлежат врата смерти.
Итак, во-первых, мы считаем, что "врата смерти", exitus mortis, - это
освобождение от смерти; власть Господа Вседержителя над вратами смерти
означает, что во всех смертях и смертельных бедствиях этой жизни мы по
справедливости можем надеяться на добрый исход, который даст Он; а все
периоды и переходы в нашей жизни суть лишь многочисленные переходы от одной
смерти к другой. Само наше рождение, вступление в эту жизнь, - это exitus a
morte, исход из смерти; ибо в утробе матери мы мертвы, так как еще не знаем,
что мы живем; более, чем это бывает во сне; нет могилы теснее, нет более
гиблой тюрьмы, чем станет для нас утроба, если мы останемся там дольше, чем
положено нам, или же если мы погибнем в ней до того, как наше время
наступит. В могиле черви не убивают нас: мы выращиваем и кормим, и затем
убиваем этих червей, которых мы сами произвели. В утробе мертвое дитя
убивает зачавшую его мать, становится убийцей, более того, убийцей своей
матери, даже когда само оно уже мертво. А если мы не настолько мертвы в
утробе, чтобы убить ту, что дала нам нашу первую, еще растительную жизнь, то
мы все равно мертвы, как мертвы идолы Давида[4]; в утробе у нас есть глаза,
но мы ими не видим, у нас есть уши, но мы ими не слышим. Там, во чреве, нас
вскармливают для дел, совершаемых во мраке, полностью лишенном света; нас
учат жестокости и питают кровью; и мы уже достойны проклятия, несмотря на
то, что еще не рождены. О самом нашем развитии в утробе Давид говорит:
"дивно и страшно устроен я"[5], и "такое знание слишком превосходит
меня"[6]; ибо "даже это есть творение Господа, и дивно в наших глазах[7], Он
сотворил нас, а не мы себя", да, не мы сами, и не наши родители. "Твои руки
сделали меня и придали мне форму", говорит Иов;[ 8] и (как сказано в
оригинале) "Ты взял на себя заботы обо мне"; но еще говорит он, "Ты
уничтожаешь меня": хотя я и являюсь шедевром величайшего Мастера (как вообще
человек), все же, если Ты не сделаешь для меня большего, если Ты оставишь
меня там, где Ты создал меня, последует разрушение. Утроба, которая должна
быть домом жизни, станет самой смертью, если Бог оставит нас там. Закрытие
чрева,[9] - то, чем Бог грозит столь часто, - тяжелее и мучительнее поражает
в конце, нежели в начале; не столь страшно бесплодие, как слабость, когда
приспеет ребенку родиться, и нет силы родить.[10] Худшее бедствие -пасть
вблизи надежды на счастье. Но именно таким неистовым проклятием пророк
выразил вершину Божьего гнева: "Дай им, О Господи, что же ты дашь им? Дай им
чрево, неспособное разродиться"[11]. Поэтому, коль скоро мы люди (то есть
неодушевленные, начинающие двигаться в чреве), то, хотя мы сами не в
состоянии этого сделать, наши родители вправе сказать о нас, "Несчастен этот
человек, и кто освободит его из тела смерти?"[12] Ибо, даже чрево есть тело
смерти, если не окажется разрешителя. Кто как не Он сказал Иеремии, "Прежде
чем я придал тебе форму, я знал тебя, и прежде, чем ты вышел из чрева, я
освятил тебя".[13] Мы не знаем наверняка, существовали ли какие-нибудь