"Ф.М. Достоевский. Бесы. (Роман в трех частях)" - читать интересную книгу автора

срывает и сосет какие-то травы, и на вопрос феи: зачем он сосет эти травы?
ответствует, что он, чувствуя в себе избыток жизни, ищет забвения и
находит его в соке этих трав; но что главное желание его, поскорее
потерять ум (желание может быть и излишнее). Затем вдруг въезжает
неописанной красоты юноша на черном коне, и за ним следует ужасное
множество всех народов. Юноша изображает собою смерть, а все народы ее
жаждут. И наконец уже в самой последней сцене вдруг появляется Вавилонская
башня, и какие-то атлеты ее наконец достраивают с песней новой надежды, и
когда уже достраивают до самого верху, то обладатель, положим хоть Олимпа,
убегает в комическом виде, а догадавшееся человечество, завладев его
местом, тотчас же начинает новую жизнь с новым проникновением вещей. Ну,
вот эту-то поэму и нашли тогда опасною. Я, в прошлом году, предлагал
Степану Трофимовичу ее напечатать, за совершенною ее, в наше время,
невинностью, но он отклонил предложение с видимым неудовольствием. Мнение
о совершенной невинности ему не понравилось, и я даже приписываю тому
некоторую холодность его со мной, продолжавшуюся целых два месяца. И что
же? Вдруг, и почти тогда же как я предлагал напечатать здесь, - печатают
нашу поэму там, то-есть за границей, в одном из революционных сборников, и
совершенно без ведома Степана Трофимовича. Он был сначала испуган,
бросился к губернатору, и написал благороднейшее оправдательное письмо в
Петербург, читал мне его два раза, но не отправил, не зная кому
адресовать. Одним словом, волновался целый месяц; но я убежден, что в
таинственных изгибах своего сердца был польщен необыкновенно. Он чуть не
спад с экземпляром доставленного ему сборника, а днем прятал его под тюфяк
и даже не пускал женщину перестилать постель, и хоть и ждал каждый день
откуда-то какой-то телеграммы, но смотрел свысока. Телеграммы никакой не
пришло. Тогда же он и со мной примирился, что и свидетельствует о
чрезвычайной доброте его тихого и незлопамятного сердца.

II.

Я ведь не утверждаю, что он совсем нисколько не пострадал; я лишь убедился
теперь вполне, что он мог бы продолжать о своих аравитянах сколько ему
угодно, дав только нужные объяснения. Но он тогда самбициозничал и с
особенною поспешностью распорядился уверить себя раз навсегда, что карьера
его разбита на всю его жизнь "вихрем обстоятельств". А если говорить всю
правду, то настоящею причиной перемены карьеры было еще прежнее и снова
возобновившееся деликатнейшее предложение ему от Варвары Петровны
Ставрогиной, супруги генерал-лейтенанта и значительной богачки, принять на
себя воспитание и всё умственное развитие ее единственного сына, в
качестве высшего педагога и друга, не говоря уже о блистательном
вознаграждении. Предложение это было сделано ему в первый раз еще в
Берлине, и именно в то самое время, когда он в первый раз овдовел. Первою
супругой его была одна легкомысленная девица из нашей губернии, на которой
он женился в самой первой и еще безрассудной своей молодости, и кажется,
вынес с этою, привлекательною впрочем, особой много горя, за недостатком
средств к ее содержанию, и сверх того, по другим, отчасти уже деликатным
причинам. Она скончалась в Париже, быв с ним последние три года в разлуке,
и оставив ему пятилетнего сына, "плод первой, радостной и еще неомраченной
любви", как вырвалось раз при мне у грустившего Степана Трофимовича.