"Ф.М.Достоевский. Петербургские сновидения в стихах и прозе" - читать интересную книгу автора

и послушную. Мясо покупал он только для кошки, в месяц по фунту, и она от
этого страшно мяукала, и когда мяукала и жалобно смотрела в его глаза,
прося говядинки, и терлась около него, подняв хвост строкою, он гладил ее,
называл ее Машей, а говядинки все-таки не давал. Всё богатство его
состояло в стенных часах, с гирями на веревках, и от нечего делать он
посматривал на эти часы, как будто интересуясь, который час. Но околела
кошка, за кухаркой прислал муж из деревни, часы давно уже стали и
развалились. Старичок остался один, осмотрелся, пожевал губами и продал за
два гроша на толкучий свои три провалившиеся стула, ломберный стол, с
которого он давно уже придумал содрать сукно, чтоб употребить его на
внутреннюю подкладку халата, но не употребил, а, пожевав губами, бережно
сложил и спрятал в свой узелок. Продал он и часы и - отправился проживать
по углам. По углам, за ширмами он спал, ел картофель, уменьшая каждый день
его количество, трепетал и боялся, не доплачивал денег и, не заплатив,
переезжал в другие углы, чтоб не заплатить потом и там. И сколько раз,
может быть, бедная немка, его хозяйка, в папильотках и грязная, приставала
к нему, чтоб он отдал ей хоть один грош своего долгу. Он только ахал и
охал, говорил ей о благочестии, о долготерпении и милосердии, крестил себе
рот и засыпал тревожно и с дрожью, чтоб кто-нибудь не узнал его тайны,
чтоб хозяйка не проведала... И зачем он ходил в Максимилиановскую
лечебницу! Зачем ему было лечиться? Для чего ему была жизнь? И
предчувствовал ли он, что все его полмиллиона поступят на хранение в
Управу благочиния? Впрочем, его тело хотели вскрывать, увериться, что он
был сумасшедший. Мне кажется, что вскрытием не разъясняются подобные
тайны. Да и какой он был сумасшедший!
Я вошел в Гостиный двор. Под арками кишела толпа людей, сквозь которую
даже трудно было пробиться. Всё это покупало и запасалось на праздники.
Под арками же преимущественно продавались игрушки и стояли готовые елки
всех сортов, и бедные и богатые. Пред грудой игрушек стояла одна толстая
дама с лорнетом и с лакеем в какой-то невозможной ливрее. Даму сопровождал
курносый и чрезвычайно потертый молодой человек. Дама щебетала и выбирала
игрушки; в особенности ей понравилась фигурка в синем мундире и красных
панталонах.
- C'est un Zouave, c'est un Zouave,- пищала дама,- voyez, Victor, c'est
un Zouave; car enfin il a... enfin c'est rouge; c'est un Zouave! (2)
И дама с восторгом купила зуава.
Недалеко от них, у другого вороха игрушек, в толпе покупателей стояли
господин и госпожа и долго выбирали, что бы купить, чтоб и хорошо было и
подешевле. Последнее, кажется, очень занимало господина.
- Посмотри, душенька, ведь щелкает,- говорил он своей подруге жизни,
показывая ей деревянную пушечку, которая действительно щелкала.- Смотри,
видишь - щелкает!
И господин несколько раз щелкнул перед глазами своей озабоченной барыни.
Но той хотелось игрушку получше; она с недоумением смотрела на пушку.
- Лучше бы вот хоть эту куклу,- сказала она, безнадежно указав на нее
пальцем.
- Эту куклу? гм...- проговорил господин.- Отчего же, душенька, смотри -
ведь щелкает?
Его нахмуренное раздумье, серьезное, озабоченное каждым гривенником лицо
свидетельствовало, что деньги доставались ему не даром. Он не решался и, с