"Ф.М.Достоевский. Петербургские сновидения в стихах и прозе" - читать интересную книгу автора

нахмуренным видом, молча, продолжал щелкать из пушечки. Я не знаю, что они
купили. Я продолжал пробираться сквозь толпу, преследуемый памятью
Шиллера, продаваемою мальчишками, к которой присоединился теперь и
Виктор-Эммануил. Изредка в толпе слышался робкий голос ребенка, украдкою
просившего милостыню.
- Милостивый государь, извините, что осмеливаюсь вас беспокоить...
Я оглянулся. За мною следовал одни господин, в форменном пальто, которого
я подозреваю выгнанным из службы.Иначе быть не может. Они все ходят потом
в форменных пальто, особенно бывшие под судом. Это господин вершков девяти
росту, с виду лет тридцати пяти и родной братец Ноздреву и поручику
Живновскому, в фуражке с красным околышком, с отвратительно свежим цветом
лица и с необыкновенно тщательно выбритою физиономией, до того открытой и
"благородной", что при взгляде на нее у вас рождалось непреодолимое
желание плюнуть прямо в эту физиономию. Я его знаю; он уже мне не раз
встречался на улице.
- Преследуем несчастьем. Сам давал по пятнадцати целковых нуждавшимся.
Милостивый государь... с вашей стороны... если смею надеяться...
Не одного этого господина, дававшего по пятнадцати целковых нуждавшимся
(надо было бы узнать, сколько он содрал с других нуждавшихся?), я встречал
на петербургских улицах. Или мое такое несчастье, или я имею какое-нибудь
особенное свойство на них натыкаться. Я помню еще одного господина, тоже в
форменном сером пальто, необыкновенно чистом и новом, с великолепнейшими
бакенбардами и с благородством лица неизобразимым. Это лицо сияло
здоровьем, белые руки блестели чистотою. Он придрался ко мне на немецком
языке, вероятно, чтоб не компрометировать себя перед "публикой"; я не
знал, как отстать от него. Такого бесстыдства я никогда еще не встречал...
А какие бы из всех этих попрошаек вышли славные накатчики насосов или
работники на железных дорогах! что за сила, что за здоровье! Но -
благородство препятствует! И какие, должно быть, они были в свое время
дантисты...
Но встреча с пальто отвратительно благородной наружности напомнила мне
другую встречу летом, в августе месяце. В тот день я имел две встречи;
одна из них произвела на меня премиленькое впечатление. Я проходил по
Фонтанке мимо одного барского дома. У подъезда стояла щегольская
двуместная карета. Вдруг швейцар отворил двери, и из них вышла молодая и
изящная парочка. Дама, одетая пышно и богато, прехорошенькая и
премоло-денькая, порхнула в карету, за нею вскочил господин, еще очень
молодой человек, в блестящем военном мундире, и только что лакей успел
захлопнуть дверцы, молодой человек впился поцелуем в губки хорошенькой
дамочки, которая с наслаждением приняла его ласку. Я разглядел всю эту
мгновенную сцену сквозь стекло кареты. Они меня не приметили; карета
рванулась, а я расхохотался, стоя на тротуаре. Не было сомнения, что это
"молодые", делавшие визиты. Супруги после медового месяца в каретах не
целуются.
Часов в пять пополудни того же дня я проходил по Вознесенскому проспекту.
Вдруг я услышал за собой робкий, слабый голос; я обернулся - передо мной
стоял мальчик лет двенадцати или тринадцати, с миленьким и добрым личиком,
смотревший на меня просящим и стыдливым взглядом. Он что-то говорил, но
голос его прерывался и немного дрожал. Одет он был бедно, но очень чисто,
в летнем легком пальто, в фуражке, но в довольно худых сапогах. Старенький