"Ф.М.Достоевский. Петербургская летопись" - читать интересную книгу автора

вызывающих на размышление; но потом, когда вы спросите себя, об чем
говорили, то никак не узнаете об чем именно: о перчатках ли, об сельском ли
хозяйстве, или о том, "продолжительна ли женская любовь"? Так что признаюсь,
иногда как будто нападает тоска. Похоже на то. когда бы вы, например, шли в
темный вечер домой, бездумно и уныло посматривая по сторонам, и вдруг
слышите музыку. Бал, точно бал! В ярко освещенных окнах мелькают тени,
слышится шелест и шарканье, как будто слышен соблазнительный бальный шепот,
гудит солидный контрабас, визжит скрипка, толпа, освещение, у подъезда
жандармы, вы проходите мимо, развлеченный, взволнованный; в вас пробудилось
желание чего-то, стремленье. Вы все будто слышали жизнь, а между тем вы
уносите с собой один бледный, бесцветный мотив ее, идею, тень, почти ничего.
И проходишь, как будто не доверяя чему-то; слышится что-то другое, слышится,
что сквозь бесцветный мотив обыденной жизни нашей звучит другой,
пронзительно живучий и грустный, как в Берлиозовом бале у Капулетов. Тоска и
сомнение грызут и надрывают сердце, как та тоска, которая лежит в безбрежном
долгом напеве русской унылой песни, и звучит родным, призывающим звуком:
Прислушайтесь... звучат иные звуки...
Унынье и отчаянный разгул...
Разбойник ли там песню затянул,
Иль дева плачет в грустный час разлуки?
Нет, то идут с работы косари...
Кто ж песнь сложил им? как кто? посмотри
Кругом: леса, саратовские степи...
На днях был семик. Это народный русский праздник. Им народ встречает
весну, и по всей безбрежной русской земле завивают венки. Но в Петербурге
погода была холодна и мертва. Шел снег, березки не распустились, к тому же
град побил накануне древесные почки. День был ужасно похож на ноябрьский,
когда ждут первого снега, когда бурлит надувшаяся от ветру Нева и ветер с
визгом и свистом расхаживает по улицам, скрыпя фонарями. Мне все кажется,
что в такое время петербуржцы ужасно сердиты и грустны, и сердце мое
сжимается, вместе с моим фельетоном. Мне все кажется, что все они с сердитой
тоской лениво сидят по домам, кто отводя душу сплетнями, кто празднуя день
ссорой зуб за зуб с женой, кто смиряясь над казенной бумагой, кто отсыпая
ночной преферанс, чтоб прямо проснуться на Новую пульку, кто в сердитом,
одиноком угле своем стряпая кухарочный кофе и тут же засыпая под
фантастический клокот воды, закипевшей в кофейнике. Кажется мне, что
прохожим на улице не до праздников и общественных интересов, что там мокнет
лишь одна костяная забота, да бородатый мужик, которому, кажется, лучше под
дождем, чем под Солнцем, да господин с бобром, вышедший в такое мокрое и
студеное время разве только для того, чтоб поместить капитал... Одним
словом, нехорошо, господа!..
<1 июня>
Теперь, когда уже мы успокоились совершенно насчет неизвестности, в
которой находились относительно времени года, и уверились, что у нас не
вторая осень, а весна, которая решилась наконец перевернуться на лето;
теперь, когда первая, изумрудная зелень выманивает мало-помалу
петербургского жителя на дачу, до новых грязей, наш Петербург остается
пустой, заваливается хламом и мусором, строится, чистится и как будто
отдыхает, как будто перестает жить на малое время. Тонкая белая пыль стоит
густым слоем в раскаленном воздухе. Толпы работников, с известкой, с