"Ф.М.Достоевский. Петербургская летопись" - читать интересную книгу автора

непостижимые костюмы запестреют в березовых рощицах и как все будут довольны
и счастливы. Я даже совершенно уверен, что и бедный человек сделается
немедленно доволен и счастлив, смотря на общую радость. По крайней мере
увидит даром такое, чего ни за какие деньги не увидишь ни в каком городе
нашего обширного государства.
А кстати, о бедном человеке. Нам кажется, что из всех возможных
бедностей самая гадкая, самая отвратительная, неблагородная, низкая и
грязная бедность - светская, хотя она очень редка, та бедность, которая
промотала последнюю копейку, но по обязанности разъезжает в каретах, брызжет
грязью на пешехода, честным трудом добывающего себе хлеб в поте лица, и,
несмотря ни на что, имеет служителей в белых галстуках и в белых перчатках.
Это нищета, стыдящаяся просить милостыню, но не стыдящаяся брать ее самым
наглым и бессовестным образом. Но довольно об этой грязи! Мы искренно желаем
петербуржцам веселиться на дачах и поменьше зевать. Уж известно, что зевота
в Петербурге такая же болезнь, как грипп, как геморрой, как горячка,
болезнь, от которой еще долго не освободятся у нас никакими лечениями, ни
даже петербургскими модными лечениями. Петербург встает зевая, зевая
исполняет обязанности, зевая отходит ко сну. Но всего более зевает он в
своих маскарадах и в опере. Опера между тем у нас в совершенстве. Голоса
дивных певцов до того звучны и чисты, что уже начинают приятно отзываться по
всему пространному государству нашему, по всем городам, городкам, весям и
селам. Уже всякий познал, что в Петербурге есть опера, и всякий завидует. А
между тем Петербург все-таки немножко скучает, и под конец зимы опера ему
становится так же скучна, как... ну, как например последний зимний концерт.
Последнего замечания нисколько нельзя относить к концерту Эрнста, данного с
прекрасной филантропической целью. Случилась странная история: в театре
сделалась такая страшная давка, что многие, спасая жизнь свою, решились
прогуляться в Летнем саду, который на ту пору как нарочно в первый раз
открылся для публики, и потому концерт вышел как будто немного пустенек. Но
это произошло не более как от недоразумения. Кружка для бедных наполнилась.
Мы слышали, что многие прислали свои вклады, и не приехали сами, собственно
боясь страшной давки. Страх совершенно естественный.
Вы не можете себе представить, господа, какая приятная обязанность
говорить с вами о петербургских новостях и писать для вас петербургскую
летопись! Скажу более: это даже не обязанность, а высочайшее удовольствие.
Не знаю, поймете ли вы всю мою радость. Но, право, преприятно этак
собраться, посидеть и потолковать об общественных интересах. Я даже иногда
готов запеть от радости, когда вхожу в общество и вижу преблаговоспитанных,
солидных людей, которые собрались, сидят и чинно толкуют о чем-нибудь, в то
же время нисколько не теряя своего достоинства. Об чем толкуют, это второй
вопрос, я даже иногда забываю вникнуть в общую речь, совершенно
удовлетворяясь одной картиной, приличною общежитию. Сердце мое наполняется
самым почтительным восторгом.
Но вникнуть в смысл, в содержание того, об чем у нас говорят
общественные светские люди, люди - не кружок, я как-то до сих пор не успел.
Бог знает, что это такое! Конечно, бесспорно что-нибудь неизъяснимо
прелестное, затем что все это такие солидные и милые люди, но все как будто
непонятно. Все кажется, как будто начинается разговор, как будто
настраиваются инструменты; часа два сидишь, и все начинают. Слышится иногда,
что все будто говорят о каких-то серьезных предметах, о предметах,