"Федор Михайлович Достоевский. Братья Карамазовы (Часть 3)" - читать интересную книгу автора

жизни, предшествовавших страшной катастрофе, так внезапно разразившейся над
судьбой его.
Грушенька хоть и любила его часочек истинно и искренно, это правда, но
и мучила же его в то же время иной раз действительно жестоко и беспощадно.
Главное в том, что ничего-то он не мог разгадать из ее намерений; выманить
же лаской или силой не было тоже возможности: не далась бы ни за что, а
только бы рассердилась и отвернулась от него вовсе, это он ясно тогда
понимал. Он подозревал тогда весьма верно, что она и сама находится в
какой-то борьбе, в какой-то необычайной нерешительности, на что-то решается
и все решиться не может, а потому и не без основания предполагал, замирая
сердцем, что минутами она должна была просто ненавидеть его с его страстью.
Так может быть и было, но об чем именно тосковала Грушенька, того он
все-таки не понимал. Собственно для него весь вопрос, его мучивший,
складывался лишь в два определения: "или он, Митя, или Федор Павлович". Тут
кстати нужно обозначить один твердый факт: он вполне был уверен, что Федор
Павлович непременно предложит (если уж не предложил) Грушеньке законный
брак, и не верил ни минуты, что старый сластолюбец надеется отделаться лишь
тремя тысячами. Это вывел Митя, зная Грушеньку и ее характер. Вот почему ему
и могло казаться временами, что вся мука Грушеньки и вся нерешимость
происходит тоже лишь от того, что она не знает, кого из них выбрать и кто из
них будет ей выгоднее. О близком же возвращении "офицера", то-есть того
рокового человека в жизни Грушеньки, прибытия которого она ждала с таким
волнением и страхом, он, странно это, в те дни даже и не думал думать.
Правда, что Грушенька с ним об этом в самые последние дни очень молчала.
Однако ему было вполне известно от нее же самой о письме, полученном тою
месяц назад от этого бывшего ее обольстителя, было известно отчасти и
содержание письма. Тогда, в одну злую минутку, Грушенька ему это письмо
показала, но, к ее удивлению, письму этому он не придал почти никакой цены.
И очень было бы трудно объяснить почему: может быть просто потому, что сам,
угнетенный всем безобразием и ужасом своей борьбы с родным отцом за эту
женщину, он уже и предположить не мог для себя ничего страшнее и опаснее, по
крайней мере, в то время. Жениху же, вдруг выскочившему откуда-то после
пятилетнего исчезновения, он просто даже не верил, и особенно тому, что тот
скоро приедет. Да и в самом в этом первом письме "офицера", которое показали
Митеньке, говорилось о приезде этого нового соперника весьма неопределенно:
письмо было очень туманное, очень высокопарное и наполнено лишь
чувствительностью. Надо заметить, что Грушенька в тот раз скрыла от него
последние строчки письма, в которых говорилось несколько определеннее о
возвращении. К тому же Митенька вспоминал потом, что в ту минуту уловил как
бы некоторое невольное и гордое презрение к этому посланию из Сибири в лице
самой Грушеньки. Затем Грушенька о всех дальнейших сношениях с этим новым
соперником Митеньке уже ничего не сообщала. Таким образом и мало-по-малу он
совсем даже забыл об офицере. Он думал только о том, что что бы там ни вышло
и как бы дело ни обернулось, а надвигавшаяся окончательная сшибка его с
Федором Павловичем слишком близка и должна разрешиться раньше всего другого.
Замирая душой, он ежеминутно ждал решения Грушеньки и все верил, что оно
произойдет как бы внезапно, пo вдохновению. Вдруг она скажет ему: "Возьми
меня, я навеки твоя" - и все кончится: он схватит ее и увезет на край света
тотчас же. О, тотчас же увезет как можно, как можно дальше, если не на край
света, то куда-нибудь на край России, женится там на ней и поселится с ней