"Федор Михайлович Достоевский. Братья Карамазовы (Часть 3)" - читать интересную книгу автора

был серьезно убежден, что старый Кузьма, собираясь отходить в другой мир,
чувствует искреннее раскаяние за свое прошлое с Грушенькой, и что нет теперь
у нее покровителя и друга более преданного, как этот безвредный уже старик.
На другой же день после разговора своего с Алешей в поле, после
которого Митя почти не спал всю ночь, он явился в дом Самсонова около десяти
часов утра и велел о себе доложить. Дом этот был старый, мрачный, очень
обширный, двухэтажный, с надворными строениями и с флигелем. В нижнем этаже
проживали два женатые сына Самсонова со своими семействами, престарелая
сестра его и одна незамужняя дочь. Во флигеле же помещались два его
приказчика, из которых один был тоже многосемейный. И дети и приказчики
теснились в своих помещениях, но верх дома занимал старик один и не пускал к
себе жить даже дочь, ухаживавшую за ним, и которая в определенные часы и в
неопределенные зовы его должна была каждый раз взбегать к нему на верх
снизу, несмотря на давнишнюю одышку свою. Этот "верх" состоял из множества
больших парадных комнат, меблированных по купеческой старине, с длинными
скучными рядами неуклюжих кресел и стульев красного дерева по стенам, с
хрустальными люстрами в чехлах, с угрюмыми зеркалами в простенках. Все эти
комнаты стояли совсем пустыми и необитаемыми, потому что больной старик
жался лишь в одной комнатке, в отдаленной маленькой своей спаленке, где
прислуживала ему старуха-служанка, с волосами в платочке, да "малый",
пребывавший на залавке в передней. Ходить старик из-за распухших ног своих
почти совсем уже не мог и только изредка поднимался со своих кожаных кресел,
и старуха, придерживая его под руки, проводила его раз-другой по комнате.
Был он строг и неразговорчив даже с этою старухой. Когда доложили ему о
приходе "капитана", он тотчас же велел отказать. Но Митя настаивал и
доложился еще раз. Кузьма Кузьмич опросил подробно малого: что дескать каков
с виду, не пьян ли? Не буянит ли? И получил в ответ, что "тверез, но уходить
не хочет". Старик опять велел отказать. Тогда Митя, все это предвидевший и
нарочно на сей случай захвативший с собой бумагу и карандаш, четко написал
на клочке бумаги одну строчку: "По самонужнейшему делу, близко касающемуся
Аграфены Александровны", и послал это старику. Подумав несколько, старик
велел малому ввести посетителя в залу, а старуху послал вниз с приказанием к
младшему сыну сейчас же явиться к нему на верх. Этот младший сын, мужчина
вершков двенадцати и силы непомерной, бривший лицо и одевавшийся по-немецки
(сам Самсонов ходил в кафтане и с бородой), явился немедленно и безмолвно.
Все они пред отцом трепетали. Пригласил отец этого молодца не то чтоб из
страху пред капитаном, характера он был весьма не робкого, а так лишь на
всякий случай, более чтоб иметь свидетеля. В сопровождении сына, взявшего
его под руку. и малого, он выплыл наконец в залу. Надо думать, что ощущал он
и некоторое довольно сильное любопытство. Зала эта, в которой ждал Митя,
была огромная, угрюмая, убивавшая тоской душу комната, в два света, с
хорами, со стенами "под мрамор" и с тремя огромными хрустальными люстрами в
чехлах. Митя сидел на стульчике у входной двери и в нервном нетерпении ждал
своей участи. Когда старик появился у противоположного входа, сажен за
десять от стула Мити, то тот вдруг вскочил и своими твердыми, фронтовыми,
аршинными шагами пошел к нему навстречу. Одет был Митя прилично, в
застегнутом сюртуке, с круглою шляпой в руках и в черных перчатках,
точь-в-точь как был дня три тому назад в монастыре, у старца, на семейном
свидании с Федором Павловичем и с братьями. Старик важно и строго ожидал его
стоя, и Митя разом почувствовал, что, пока он подходил, тот его всего