"Федор Михайлович Достоевский. Братья Карамазовы (Часть 3)" - читать интересную книгу автора

бородкой, в ситцевой рубахе и в черном жилете, из кармана которого
выглядывала цепочка от серебряных часов. Митя рассматривал эту физиономию со
страшною ненавистью, и ему почему-то особенно ненавистно было, что он в
кудрях. Главное то было нестерпимо обидно, что вот он, Митя, стоит над ним
со своим неотложным делом, столько пожертвовав, столько бросив, весь
измученный, а этот тунеядец, "от которого зависит теперь вся судьба моя,
храпит как ни в чем не бывало, точно с другой планеты". "О, ирония судьбы!"
воскликнул Митя и вдруг, совсем потеряв голову, бросился опять будить
пьяного мужика. Он будил его с каким-то остервенением, рвал его, толкал,
даже бил, но, провозившись минут пять и опять ничего не добившись, в
бессильном отчаянии воротился на свою лавку и сел.
- Глупо, глупо! - восклицал Митя, - и... как это все бесчестно! -
прибавил он вдруг почему-то. У него страшно начала болеть голова: "бросить
разве? Уехать совсем", мелькнуло в уме его. "Нет уж, до утра. Вот нарочно же
останусь, нарочно! Зачем же я и приехал после того? Да и уехать не на чем,
как теперь отсюда уедешь, о, бессмыслица!"
Голова его однако разбаливалась все больше и больше. Неподвижно сидел
он и уже не помнил как задремал и вдруг сидя заснул. Повидимому он спал часа
два или больше. Очнулся же от нестерпимой головной боли, нестерпимой до
крику. В висках его стучало, темя болело; очнувшись он долго еще не мог
войти в себя совершенно и осмыслить, что с ним такое произошло. Наконец-то
догадался, что в натопленной комнате страшный угар и что он может быть мог
умереть. А пьяный мужик все лежал и храпел; свечка оплыла и готова была
погаснуть. Митя закричал и бросился, шатаясь, через сени в избу сторожа. Тот
скоро проснулся, но услыхав, что в другой избе угар, хотя и пошел
распорядиться, но принял факт до странности равнодушно, что обидно удивило
Митю.
- Но он умер, он умер, и тогда... что тогда? - восклицал пред ним в
исступлении Митя.
Двери растворили, отворили окно, открыли трубу, Митя притащил из сеней
ведро с водой, сперва намочил голову себе, а затем, найдя какую-то тряпку,
окунул ее в воду и приложил к голове Лягавого. Сторож же продолжал
относиться ко всему событию как-то даже презрительно и, отворив окно,
произнес угрюмо: "ладно и так", и пошел опять спать, оставив Мите зажженный
железный фонарь. Митя провозился с угоревшим пьяницей с полчаса, все
намачивая ему голову, и серьезно уже намеревался не спать всю ночь, но
измучившись присел как-то на одну минутку, чтобы перевести дух, и мгновенно
закрыл глаза, затем тотчас же бессознательно протянулся на лавке и заснул
как убитый.
Проснулся он ужасно поздно. Было примерно уже часов девять утра. Солнце
ярко сияло в два оконца избушки. Вчерашний кудрявый мужик сидел на лавке,
уже одетый в поддевку. Пред ним стоял новый самовар и новый штоф. Старый
вчерашний был уже допит, а новый опорожнен более чем на половину. Митя
вскочил и мигом догадался, что проклятый мужик пьян опять, пьян глубоко и
невозвратимо. Он глядел на него с минуту, выпучив глаза. Мужик же поглядывал
на него молча и лукаво, с каким-то обидным спокойствием, даже с
презрительным каким-то высокомерием, как показалось Мите. Он бросился к
нему.
- Позвольте, видите... я... вы вероятно слышали от здешнего сторожа в
той избе: я поручик Дмитрий Карамазов, сын старика Карамазова, у которого вы