"Федор Михайлович Достоевский. Братья Карамазовы (Часть 3)" - читать интересную книгу автора

ободрился, и на душе его опять прояснело. Он летел по дороге, погонял ямщика
и вдруг составил новый и уже "непреложный" план, как достать еще сегодня же
до вечера "эти проклятые деньги". "И подумать, только подумать, что из-за
этих ничтожных трех тысяч пропадает судьба человеческая!" воскликнул он
презрительно. "Сегодня же порешу!" И если бы только не беспрерывная мысль о
Грушеньке и о том, не случилось ли с ней чего, то он стал бы может быть
опять совсем весел. Но мысль о ней вонзалась в его душу поминутно как острый
нож. Наконец приехали, и Митя тотчас же побежал к Грушеньке.

III. ЗОЛОТЫЕ ПРИИСКИ.

Это было именно то посещение Мити, про которое Грушенька с таким
страхом рассказывала Ракитину. Она тогда ожидала своей "естафеты" и очень
рада была, что Митя ни вчера, ни сегодня не приходил, надеялась, что авось
бог даст не придет до ее отъезда, а он вдруг и нагрянул. Дальнейшее нам
известно: чтобы сбыть его с рук, она мигом уговорила его проводить ее к
Кузьме Самсонову, куда будто бы ей ужасно надо было идти "деньги считать", и
когда Митя ее тотчас же проводил, то, прощаясь с ним у ворот Кузьмы, взяла с
него обещание придти за нею в двенадцатом часу, чтобы проводить ее обратно
домой. Митя этому распоряжению тоже был рад: "Просидит у Кузьмы, значит не
пойдет к Федору Павловичу... если только не лжет", прибавил он тотчас же. Но
на его глаз, кажется, не лгала. Он был именно такого свойства ревнивец, что
в разлуке с любимою женщиной тотчас же навыдумывал бог знает каких ужасов о
том, что с нею делается и как она ему там "изменяет", но, прибежав к ней
опять, потрясенный, убитый, уверенный уже безвозвратно, что она успела-таки
ему изменить, с первого же взгляда на ее лицо, на смеющееся, веселое и
ласковое лицо этой женщины - тотчас же возрождался духом, тотчас же терял
всякое подозрение и с радостным стыдом бранил себя сам за ревность. Проводив
Грушеньку, он бросился к себе домой. О, ему столько еще надо было успеть
сегодня сделать! Но по крайней мере от сердца отлегло. "Вот только надо бы
поскорее узнать от Смердякова, не было ли чего там вчера вечером, не
приходила ли она, чего доброго, к Федору Павловичу, ух!" пронеслось в его
голове. Так что не успел он еще добежать к себе на квартиру, как ревность
уже опять закопошилась в неугомонном сердце его.
Ревность! "Отелло не ревнив, он доверчив", заметил Пушкин, и уже одно
это замечание свидетельствует о необычайной глубине ума нашего великого
поэта. У Отелло просто разможжена душа и помутилось все мировоззрение его,
потому что погиб его идеал. Но Отелло не станет прятаться, шпионить,
подглядывать: он доверчив. Напротив, его надо было наводить, наталкивать,
разжигать с чрезвычайными усилиями, чтоб он только догадался об измене. Не
таков истинный, ревнивец. Невозможно даже представить себе всего позора и
нравственного падения, с которыми способен ужиться ревнивец безо всяких
угрызений совести. И ведь не то, чтоб это были все пошлые и грязные души.
Напротив, с сердцем высоким, с любовью чистою, полною самопожертвования,
можно в то же время прятаться под столы, подкупать подлейших людей и
уживаться с самою скверною грязью шпионства и подслушивания. Отелло не мог
бы ни за что примириться с изменой, - не простить не мог бы, а примириться,
- хотя душа его незлобива и невинна как душа младенца. Не то с настоящим
ревнивцем: трудно представить себе, с чем может ужиться и примириться и что
может простить иной ревнивец! Ревнивцы-то скорее всех и прощают, и это знают